Алексей Сухаров - Белыми нитками

Нажимаю на кнопку, и в клетку вываливаются два целлофановых мешка с мусором. Тварь тут же бросается к ним, оставляя за собой гигантские, темные полосы слизи. Конечностями оно разрывает, раздирает мешки и подтаскивает отходы к многочисленным головам на разных частях туши.

Их мать умерла год назад. Причина смерти – последствия интоксикации.

– Мы кормим его мешками с мусором отнюдь не случайно, – сообщаю притихшим детям. – Части этого организма были найдены как раз в подобных мешках. Такое, знаете, бывает, когда одни люди не нравятся другим, нехорошим, людям. Расчленить и затолкать отрезанные и отрубленные куски в мешок – довольно частый и, надо признать, не лишенный эффективности способ избавления от мертвых тел. Проблема тут в том, что мешки разлагаются очень долго. А это вредит природе.

– Они были бесполезны, а теперь живы и помогают нам? – спрашивает Кира.

 В секундных перерывах между трапезой тварь довольно рычит.

– Все так, дорогая. Нам передали несколько таких мешков, а мы сшили содержимое воедино и нашли этому применение. Обществу эти несчастные уже вряд ли пригодятся, ведь думать, говорить и творить они не умеют. А вот скармливать им другие мешки – вполне рабочая тактика. Понимаете, все в нашей жизни должно иметь свое предназначение. Все должно иметь собственный смысл. Бессмысленное подлежит переработке.

Кир и Кира, брат и сестра, близнецы. Сейчас они стоят передо мной и, шокированные, наблюдают за обедом колоссального асимметричного монстра. Я их понимаю – в сравнении с паучком из кишок, в данном зрелище значительно меньше того, что понравится им по возрасту.

– А теперь давайте посмотрим, откуда мы берем то, что позволило нам сшивать отжившую плоть в новые организмы, – я накидываю ширму обратно на клетку, оставляя тварь наедине с ее любимым лакомством из целлофана и тухлятины.

Я очень хотел детей. И я очень хотел близнецов.

Чувство неуверенности в собственных силах прошибло меня насквозь, как только я заглянул в большие, наивные, непонимающие глаза Натальи.

– Хорошо, – ответила она.

Первый шаг сделан. Остался второй.

– И потом… тоже можете не приходить. Я планирую целиком и полностью взяться за их воспитание. Я более не нуждаюсь в ваших услугах.

Мы стоим в центре лаборатории. Здесь расположен механизм, изменивший наши представления о мертвом и живом.

Она расстроилась, когда это услышала. Она очень любила детей.

– Так много мышей, – удивляется Кир.

– Сейчас их станет несколько меньше. И поверьте, здесь не должно быть места никакому сожалению.

Мыши в контейнерах. Полоса препятствий перед ними.

– Естественный отбор предполагает, что выживает сильнейший, а тот, кто не может преодолеть условия среды, погибает и исполняет свою роль – к примеру, в виде пропитания для хищника или падальщика. Таким образом, есть те, кто достойны продолжать свой род, а есть те, чья смерть – источник жизни для других.

Мышь из контейнера вываливается на полосу препятствий. Близнецы смотрят на нее, не отрываясь.

– Этот механизм – воплощение естественного отбора. Правила просты: у мышей есть только одна попытка, и за эту попытку они должны дойти до конца полосы препятствий.

– А почему только одна? – беспокоится Кира.

– Потому что в живой природе у зайца не может быть двух попыток спастись от волка. Он либо убегает, либо умирает.

На этих словах мышь попадает под падающую пилу. Появившаяся сбоку механизма метелка легким движением сбрасывает обе части разрубленного животного в нижний цилиндр.

– А как мышь должна понять, что ей нужно пройти полосу? – вопрошает Кир.

Цилиндр внизу загудел, оповестив нас о начале своей работы. Новая мышь оказывается среди сотен миниатюрных, но беспощадных устройств.

– Инстинкт, – отвечаю я.

Мышь маневрирует между прессами, но в последний момент натыкается на штырь. Метелка стряхивает еще дергающегося грызуна в цилиндр.

Кир и Кира, брат и сестра, близнецы. Сейчас они стоят перед чудо-механизмом и наблюдают, как мыши, одна за одной, оказываются раздавленными, распиленными, пробитыми насквозь. Мои творения.