Лариса Анатольевна Львова - Хроника нехорошего дома (СИ)

живых котят в бак, не успела. Так, выкрикнула что-то пару раз, борясь с тошнотой. Мамаши тоже не смогли сохранить хладнокровие, одна даже вытащила сигареты и щёлкнула зажигалкой.

   И тут сигарета выпала из её губ.

   Девчонка взяла из коробки недвижное тельце и... поднесла ко рту. Высунула широкий, какой-то нечеловеческий язык, облизала безголовое туловище. И даже швыркнула розовато-жёлтыми внутренностями, как лапшой.

   Мамаши заорали, баба Люба кулём осела на землю.

   -- Во даёт! - удивился пятиклассник Петька, который только что появился во дворе. Его выгнали с физкультуры за драку.

   Лицо ненормальной девчонки почернело, края рта забелели пеной. Она еле успела нагнуться к коробке. Раздались громкие нутряные звуки, и через миг из картонки с громким гудением повалил рой крупных насекомых. Ещё спустя минуту всеобщее внимание переключилось на бабу Любу, которая, судя по всему, собралась помирать.

   Через какое-то время, когда стихло завывание скорой, которая увезла старуху в больницу, пожирательницы дохлых котят во дворе уже не оказалось.

   Баба Люда увидела всё это непотребство из окна и побежала по соседям, рассказывая новости и призывая жильцов к активным действиям: ну разве можно жить рядом с такими уродами, как семья этих Васильевых?

   К вечеру весь двор распирало сплетнями, подробностями кровавого пиршества и общественным негодованием. Одна из мамаш даже сказала, что котёнок был вполне жив до того, как оказался в руках этой маленькой мерзавки-извращенки. Петька попытался утихомирить бурю эмоций толикой правды, для чего даже в подробностях описал вид кошачьего малыша и восстановил хронологию событий. Но только заслужил подзатыльник от матери и удостоился домашнего ареста.

   Было решено устроить разбирательства с матерью малолетней извращенки-маньячки. Возглавить их должен был старший по дому, персональный пенсионер Алексей Иванович.

   Выщербленные деревянные ступеньки лестницы в подъезде затрещали от количества желающих участвовать в обвинительном шествии.

   Перед обшарпанной дверью новых жильцов Алексей Иванович вдруг тяжело задышал и даже подался назад. Его тут же подхватили под руки и подтолкнули, мол, давай действуй, старший ты или кто?

   Алексей Иванович постучал. Стало тихо, и все услышали негромкий вой, который доносился из квартиры.

   Открыла худая до прозрачности, невзрачная женщина. Она испуганно посмотрела на толпу и затараторила, плохо выговаривая слова:

   -- Ниной меня звать. Васильевы мы. В Жилищном работаю. Муж - вахтовик. Дочки при мне.

   От гневного ора жильцов её словно отбросило назад. Нина закрыла лицо руками. Её плечи затряслись под стареньким халатом. Казалось бы, эта покорность и беззащитность должна была успокоить негодующих, но как бы не так! Только когда посиневший от криков "Тихо!" Алексей Иванович отчаялся призвать обвинителей к порядку и собрался ломануться прочь через толпу, ярость людей схлынула. Старшего снова вытолкнули вперёд.

   Он рассказал матери, что случилось утром и поинтересовался, имеет ли право ненормальный ребёнок жить рядом с нормальными людьми. Может, ему самое место в психушке?

   Нина только кивала, как болванчик, когда слушала его. Потом, видно, что-то сообразила, заулыбалась и крикнула в темень коридора без лампочки:

   -- Доча! Неси сюда мымрых!

   Теперь на полшага отступила уже вся толпа обвинителей. Точно её потеснили затхлый запах неухоженного жилья и ледяной ветер чужого безумия.

   В коридоре показалась малолетняя маньячка. Светлее ли стало, или в минуту напряжения у людей обострилось зрение, но жильцы дома разглядели всё: и измождённость ребёнка, и странную, словно с чужого плеча, одежду, и коробку с живыми котятами, и даже то, что она была выстлана куском старого вафельного полотенца, на свисавшем крае которого был штамп "Городская больница N1".

   -- Вот мымрые! - счастливо

--">