Кэтлин Р. Кирнан - Меж двух миров

и все прочее, закрывающее дверь ванной, прижимается лицом и ладонями к истерзанной двери. Тишина на той стороне твердая и холодная. Ощутимая.

— Слушай, Арлин. Ты обоссала мой пол, тупая зомби-сука.

Она думает, что впервые с тех пор, как все это началось, она произнесла слово на букву «З».

От зловония кружится голова, и она знает, что стоит повернуть медную ручку и толкнуть дверь, как пойманный воздух выкатится наружу невидимым гнойным туманом. Она открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но слова тонут в густом потоке слюны. Твила вытирает подбородок тыльной стороной ладони, вытирает ладонь о футболку. Дверь тихонько шуршит по выщербленному от старости линолеуму, скрипят петли.

Ничто не могло подготовить ее к такому, к этому осязаемому нечто, наполняющему ее голову волнами удушливой кислой сладости, воздушной суповой ферменции прогорклой свинины, спелых персиков и сырного мускуса. Это не просто запах или вкус, или что-то еще, поддающееся восприятию. Шершни — воюющая какофония саранчи, и Твила задыхается, протягивает руку сквозь черноту, чтобы найти опору. От головокружения она моргает и щурится.

Ночь просачивалась сквозь грязные занавески над ванной — единственный прямоугольник с более светлой тьмой.

— Арлин?

Откуда-то спереди доносится прерывистое хныканье. Блестящий страх, сшитый на фоне мрачных оттенков цветов, которых Твила никогда не видела. Она делает шаг, нога задевает мягкую протекающую Арлин, мертвая девушка стонет и тянет себя в ванну. Затухающая часть сознания Твилы, запертая глубоко внутри лабиринта восковых шестиугольников, беспокоится о том, сколько всего осталось на полу, потому что все, к чему она прикасалась, все еще там.

Желудок Твилы урчит, когда она склоняется над ванной, и ее новый голод почти так же чудовищен, как звуки, доносящиеся из разорванного горла зомби.

В последние мгновения перед рассветом она идет одна по безмолвным улицам города, мимо дымящихся углей многоквартирных домов, брошенных машин и сотен других банальных зрелищ ушедшего апокалипсиса. Мертвецы знают ее, чуют противоречивую смесь теплого мяса и зелено-черной гнили, которая пятнает ее лицо, руки и одежду. Они лишь колеблющиеся тени, съежившиеся бродяги, мимолетные бойни. А живые — всего лишь слух на сонных устах ночи.

Шершни за глазами исчезли, а в голове так же тихо и спокойно, как утром. Из носа у нее капает мед.

Она достигает вершины холма, выходит на тупиковую улицу, и корвет «Бондо» бешено мчится через желтую разделительную линию. Дверца со стороны водителя открыта, потертая обивка вымокла до темно-бордового цвета. Твила садится на капот, и уже там, где деревья и крыши домов касаются неба на востоке, свет дает обещания, которые, как она знает, он не сможет сдержать.

Перевод — Эля Булгакова

Редактор (неважно кто) сказал: «Напиши мне историю про зомби. Ну, знаешь, в духе Джорджа Ромеро». Он не совсем так выразился. Я перефразирую. Это должен был быть мой «большой прорыв», но я и близко к нему не подошла. В общем, я написала историю про зомби, но не так, как Джордж Ромеро. «Когда близнецы устраивали вечеринку, приходили все».  По-моему, это лучшее в рассказе.

--">