Ханну Райяниеми - Собаки-призраки

как один, делает ноги, хохоча и улюлюкая.

* * *

Когда я прихожу домой, папа сидит на кушетке в гостиной, спортивная сумка стоит у его ног. Воротник тенниски расстёгнут, ладони на коленях.

— Здоров, — говорит он.

Я его обнимаю. Он неловко хлопает меня по спине.

Пахнет он гелем для душа, как всегда после спортзала, и за его ухом клок несмытой пены для бритья. Но есть и другой запах, сильнее, а лицо раскраснелось. Руби танцует вокруг папы, гоняясь за своим хвостом, а Принцесса кладёт голову ему на колени и предлагает кость. Он улыбается, но мельком, будто дверь хлопнула.

— Ты что, курил? — спрашивает он.

Я мотаю головой.

— А несёт, будто три пачки в день уговариваешь.

— Тебе стоило бы больше интересоваться сыном, — говорит мама.

Мама босиком, в пижамных штанах и футболке. Видно, что весь день сидела дома, у телека. Она бледна и глядит сердито.

Папа сглатывает, играет желваками. Тыльные стороны его кистей поросли чёрными волосами, и когда на него находит, он немного похож на Собакина. Или Волкина.

— А мои интересы вроде как всем по барабану, — тихо говорит он.

В его голосе прорезается что-то, от чего моё запястье опять начинает ныть.

— Да, вроде как, — говорит мама. — На кухне осталась пицца.

Избегая встречаться с ним взглядом, она идёт наверх.

Папа встаёт так резко, что и Руби, и Принцесса тотчас вскакивают, навострив уши.

— Что смотришь? — говорит он. — Уроки сделал?

Он отпинывает сумку с дороги и выходит.

В одиночестве я съедаю на кухне холодный кусок пиццы и думаю, что с собаками-призраками надо кончать.

* * *

Звуки труб обрели ритм, словно они меня ждут. В сон не клонит. Я лежу в постели, пока не решаю, что вот теперь-то мама с папой точно уснули.

И я иду вниз. После настольной лампы в глазах пляшут фиолетовые пятна. Принцесса и Руби цокают когтями следом.

Я крадусь мимо папы. Он опять спит на кушетке, под любимым клетчатым пледом, угол которого Руби жевала ещё щенком. Наверно, собаки-призраки так и делают: обгладывают людей с краю, пока те не истреплются и не затрещат по швам.

Папа хрипло вздыхает и ворочается. Руби вдруг решает, что пора на двор, и хочет папу растолкать, но я успеваю поймать её за ошейник.

— Ш-ш-ш, — шепчу я ей.

Она глядит на меня сконфуженно. Затем Принцесса протискивается мимо неё в сторону подсобки, и мы двигаем за ней.

В подсобке жарко и душно. Огонёк на стиральной машине мигает, и её стеклянная круглая дверца походит на великанский чёрный глаз.

Я закрываю за собой дверь. Темень почти кромешная, только в окошечке под потолком светится полоска ночного летнего неба.

Угодив босой ногой в холодную лужицу на полу, я тихо ойкаю. Глаза привыкают к темноте, и я вижу среди теней две зелёные искры. Пёс-призрак стоит передо мной.

Я представлял его прозрачным, как эффект в компьютерной графике, но нет. Он очень плотен, самый настоящий пёс, немецкая овчарка с чёрно-бурой косматой шерстью. Он весь мокрый. Лужа на полу натекла с него. С него продолжают течь тонкие ручейки. Руби с Принцессой повизгивают, как щенята, и прячутся за меня, прижав уши. В сердце заползает ужас, и я щёлкаю выключателем. Но лампочка гаснет, на мгновение вспыхнув тускло-оранжево. Отметины на запястье вдруг обжигают, и, чтобы не закричать, я прикусываю язык.

В темноте есть другие силуэты, другие собаки-призраки, они толкутся в стенах, как одеяло вздувается. Силуэты разных размеров: вот морда терьера, вот такса. Они повсюду, они смотрят. Но значим лишь чёрный пёс.

Сердце колотит в рёбра, точно кулак. В ноздри заползает вонь канализации, мокрой псины. Слабенький пёсик, говорит запах. Сдайся, говорят глаза. Я хватаю Руби за загривок, но она скулит и пятится, она рычит, как сердитый щенок. Глаза чёрного пса — фары мчащейся на меня машины. Меня будто кто заставляет глотнуть. Рот наполняет грязная вода, вроде из унитаза, а с нею в голову лезут злые мысли чёрного пса. Они обо мне совсем не думают больше меня не любят возьму на кухне спички и немного согре…

Принцесса рычит и кидается на пса-призрака, целя в горло. Тут же летит в стену и, коротко взвыв от боли, смолкает. Позади меня тихо скулит Руби.

Грустить некогда. В голове проясняется, и я смотрю на пса, как тогда на мальчишку-бульдога. Пёс зло рокочет, подобно мотору, отчего дребезжат и стены, и пол. Но раздаётся ответный рык, и я не сразу понимаю, что вырвался он из моей --">