Монтегю Родс Джеймс - Плачущий колодец

М. Р. Джеймс Плачущий колодец

Альбом каноника Альберика

Сент-Бертран де Комменж представлял собой заштатный городишко, лежавший на отрогах Пиринеев, недалеко от Тулузы и еще ближе от Банер де Люшон. До революции там располагалась резиденция епископа и сохранившийся с той поры кафедральный собор по сей день привлекает некоторое количество туристов. Весной 1883 г. это захолустье, каковое я едва ли могу удостоить имени города, ибо там не насчитывается и тысячи жителей, посетил некий англичанин из Кембриджа. Он горел желанием взглянуть на церковь Св. Бертрана и, в то время как двое его друзей, не являвшихся столь страстными поклонниками старины, остались в гостинице в Тулузе, пообещав присоединиться к нему на следующее утро, чтобы продолжить путь, спозаранку заявился в городишко. Им руководило твердое намерение заполнить свой блокнот и использовать несколько дюжин фотопластинок, дабы описать и запечатлеть все заслуживающие внимания детали высившейся на холме, господствуя над городком, изумительной красоты церкви. Для осуществления этого замысла ему требовалось на целый день заполучить в свое распоряжение церковного служителя. Грубоватая дама, содержавшая гостиницу «Шапо Руж», послала за служителем (которого, отдавая себе отчет в неточности данного названия, я все же предпочту именовать ризничим), и, когда тот явился по вызову, англичанин нашел, что он представляет собой любопытный объект для наблюдения. Интерес вызывала отнюдь не внешность этого низкорослого, истощенного, морщинистого старикашки, почти неотличимого от точно таких же служек, коим несть числа по провинциальным церквам Франции, а его странная манера держаться, указывавшая на подавленность и робость. Он нервно ежился, горбился и затравленно озирался, словно боялся в любой момент подвергнуться нападению врага. О том, донимает ли старика мания преследования, терзает ли нечистая совесть, либо он обычный затюканный подкаблучник, вечно боящийся взбучки от своей женушки, англичанину оставалось только гадать. Конечно, проще всего было принять на веру последнее предположение, однако что-то наводило на мысль о существовании более серьезного источника страха, нежели самая сварливая старуха. Впрочем, англичанин (назовем его Деннистоуном) был слишком занят блокнотом и фотокамерой, чтобы уделить своему спутнику больше чем несколько случайных взглядов. Когда же ризничий все же попадался ему на глаза, всякий раз оказывалось, что тот либо сидит скрючившись на одной из великолепных скамей на хорах, либо и вовсе пытается вжаться в стену. Через некоторое время Деннистоуну стало не по себе: он решил, что бедный старикан проголодался, но боится уйти, опасаясь, как бы любознательный иностранец не стянул из церкви епископский посох с набалдашником из слоновой кости или висящее над купелью запыленное чучело крокодила.

— Почему бы вам не пойти домой? — спросил он наконец — Свои заметки я вполне в состоянии закончить один. Если угодно, вы можете меня запереть. На все про все у меня уйдет по меньшей мере часа два, а вы, наверное, озябли. Разве не так?

— Боже мой! — воскликнул маленький человечек, похоже, ввергнутый этим предложением в неописуемый ужас, — Как, оставить месье в церкви одного? Да о таком даже помыслить нельзя! Нет, нет: два часа, три, сколько угодно — мне все равно. Я позавтракал и совершенно не мерзну, хотя премного благодарен месье за его доброту.

«Ну и ладно, любезнейший коротышка, — подумал Деннистоун — Мое дело было предложить, а раз ты отказался, так изволь терпеть».

До истечения назначенных двух часов все достопримечательности — алтарные сиденья, огромный, хотя и ветхий орган, ширма для клироса, оставшаяся со времен епископа Джона де Молеона, а также сохранившиеся витражи, гобелены и церковная утварь — были тщательнейшим образом осмотрены и описаны. Ризничий при этом неотступно следовал за Деннистоуном, но при этом испуганно озирался чуть ли не на каждый из тех странных звуков, какие часто можно услышать в обширном и пустом помещении. Правда, иные из раздававшихся здесь и впрямь казались необычными.

— Один раз, — рассказывал мне впоследствии Деннистоун, — откуда-то сверху, с колокольни, донесся тонкий металлический смех. Будучи уверен в том, что мне это не померещилось, я бросил вопрошающий взгляд на своего ризничего. Побледнев как смерть — у него побелели даже губы, — тот --">