Аарон Драйз - Падшие мальчики

По правде сказать, у Ноя почти не было друзей — настоящих. Так что в палатке он будет жить один. Ной плыл по течению: вызывал симпатию, но не был ничьим лучшим другом. Кроме того, ему нравилось одиночество, он не любил выделяться. Но так было не всегда.

Забавно… Он стоял на этих ступенях тысячу раз, но нынешним вечером все выглядело иначе: библиотека, высокая и темно-серая, тяжелые закрытые дубовые двери, пробегающие мимо люди, что всегда спешат в место получше, парк через дорогу — такой большой и пустынный, — где ветер кружит опавшие листья. Казалось, весь мир устал и утратил волшебство. От этого Ною Дикинсу стало грустно.

Начался дождь, сперва тихий, едва заметный. Вскоре ему хватило сил сбить веточки с гнезда на водосточной трубе библиотеки. «Миссисипи»^[2] между молнией и громом становились все короче. Ной порылся в своем рюкзаке и вытащил старый зонтик с героями «Истории игрушек 2». Раньше он его стеснялся, но теперь Ною было все равно.

Меловые контуры на тротуаре растеклись тонкими белыми, голубыми и розовыми струйками. Дорога замерцала в свете фар. Люди укрылись в машинах, в магазинах, в библиотеке, где он проводил столько времени. Остался только Ной, мальчик одиннадцати лет, один на ступеньках.

В сгущающемся мраке, под дождем.

Воцарилась жуткая тишина, словно день знал, что принесет ночь, и полнился страхом.

Глава 2

Замшелые стены вздымались по обе стороны от нее. Факелы не горели, но воздух мерцал, словно сияние испускали сами камни.

Пара глаз следила за ней из тени, словно двойные луны, видимые со дна колодца. Где-то капала вода. Ветер выл в туннелях. Со стены свисали кандалы. Проходя мимо них, девочка представила, как они смыкаются у нее на запястьях, вгрызаясь в плоть — до самых костей.

— Выходите, пожалуйста.

Затем она нашла его. Гроб. Крышка поднялась, явив белые лица и раскрытые рты. Она увидела длинные желтовато-коричневые зубы. Рычание гулким эхом разнеслось по крепости. Этих тварей не волновало, что их могут заметить или услышать: девочка — последняя из живых.

Она закричала.

Они ползли к ней, шипя сквозь окровавленные улыбки. Конец был близок.

Дети лоботомии и сердечного приступа, упыри, несущие гроб, и увядшие розы на его крышке — явленная в мир смерть. Смерть, что пришла за ней.

Девочка прижалась к стене склепа, и та обрушилась у нее за спиной. Прожекторы вспыхнули, и вампиры упали на колени, сотрясаясь от смеха…

Изображение поплыло — камера дернулась. Из-за кулис раздались аплодисменты. Женщина в черном подхватила падающую декорацию, пока та не рухнула на пол. Шест с микрофоном накренился и попал в кадр. Жертва, которой сегодня исполнилось десять, скинула парик и улыбнулась.

— Ох, останови, — сказал Маршалл Дикинс.

Клик. Видео замерло.

Маршалл обхватил голову руками и закрыл глаза. Они болели: он слишком долго смотрел на экран компьютера.

Симона, его монтажер, сидела рядом за столом. Оба радовались тому, что пронзительные крики маленьких сладкоежек стихли.

За тридцать один год жизни Маршалл никогда не ненавидел свою работу так сильно, как сейчас. Он поднял голову и вновь посмотрел на монитор — пятно, которое не хотело превращаться в экран.

— Симона, я больше не выдержу. Мне конец. Это какое-то безумие.

Монтажер во вращающемся кресле развернулась к шефу, устремив на него взгляд покрасневших глаз, прикрытых очками в роговой оправе. Она ухмыльнулась, жуя жвачку.

— Ой, не смотри на меня так, Симона, — сказал Маршалл, отпив диетической колы из стаканчика, который спас из недр торгового аппарата двадцать минут назад. — Посмотришь на меня так еще раз, и я вышвырну тебя на улицу. Отрекусь от тебя. Компренде, амиго? Ни денег, ни рекомендаций.

Оба рассмеялись, признав поражение. Симона ткнула его в плечо.

— Первое правило — не бей своего босса. — Маршалл провел рукой по лицу, потер щетину. — Что мы здесь забыли? Особенно ты! Могла бы работать у какого-нибудь Спилберга, но сидишь в этой коробке для обуви, монтируя детские праздники. Да еще и с вампирами.