Бентли Литтл - Грядут плохие времена

Бентли Литтл ГРЯДУТ ПЛОХИЕ ВРЕМЕНА

Рассказ «Грядут плохие времена» был вдохновлён очертаниями, которые, как мне кажется, я разглядел в ломтике томата. Это было не лицо, как в рассказе. Они больше походили на предмет. На вазу, может быть. Я был уверен, что видел эти очертания раньше, хотя не помнил где и когда, и на протяжении нескольких следующих дней я обнаруживал, что не только смотрю на сам предмет, но и выискиваю везде его форму и силуэт. Из этого и вырос рассказ.

Никогда раньше этого не замечал, но если задуматься, похоже, что некоторые мои рассказы связаны с боязнью овощей. Понятия не имею почему.

* * *

Я понял, что это началось снова, когда разрезал томат и увидел лицо Елены. Дженни была в саду, подкармливала свои посадки, и я быстро покрошил томат на мелкие кусочки, сложил их в пакетик и выкинул всё в мешок с мусором. Очень скоро она узнает, но я хотел как можно дальше отсрочить неизбежное.

В порыве, я открыл холодильник и достал из него два оставшихся томата. Разрезал первый пополам и он оказался нормальным. Я оттолкнул куски в сторону.

Каждая половинка второго образовывала пугающе точную пародию на лицо Елены.

Внутри меня нарастал страх. Я смотрел на половинки томата и видел неестественное взаимопроникновение красных перегородок, прозрачного желе и семян. В ответ на меня смотрели черты удвоенного лица Елены, вплоть до её кривой улыбки. Порезав половинки на мелкие кусочки, я смял их ладонью и тоже выкинул в пакет для мусора. Кусочки мякоти прилипшие к зазубренному лезвию напоминали губы Елены.

Вытерев нож, я выбросил бумажное полотенце как раз в ту минуту, когда в дверь вошла Дженни. Она была разгорячённой, вспотевшей, но довольной. В руках у неё был маленький зелёный цуккини.

— Смотри, — сказала она. — Наш первый урожай в этом году.

Я попытался улыбнуться, но гримаса на моём лице казалась вымученной и неестественной. С ужасом я смотрел, как Дженни берёт нож со столешницы.

— Подожди, — сказал я, пытаясь звучать естественно. — Ты же не будешь есть его сырым.

— Я просто хочу посмотреть, как он выглядит.

Дженни разрезала кабачок и закричала.

* * *

Когда Елена подошла к нашим дверям и спросила, может ли она переночевать в сарае, мы были не против. Времена тогда были другие, люди более открытые и мы немедленно признали её, как одну из нас. Волосы у неё были длинными, светлыми и свалявшимися, а «тай-дай» платье — грязным. Елена была одна, без денег и босоногая. Похоже, что она шла уже несколько дней.

Я посмотрел на Дженни, она посмотрела на меня, и между нами пролегло безмолвное взаимопонимание. Мы хотели помочь этой девушке.

Мой взгляд вернулся к Елене. Она казалась нервной и испуганной, и я подумал, что возможно она от чего-то бежит. От родителей, может быть. От родственников. Сложно было сказать. В те дни многие люди убегали.

Опасаясь встретиться с нами взглядом, она стояла на пороге и оглядывала ферму. Елена сказала, что ищет лишь место для ночёвки. Ей не нужно было ни еды, ни особой заботы. Лишь место прилечь и поспать. Естественно, мы сказали, что она может остаться. Что вместо сарая она может расположиться на кушетке в гостиной и, кажется, Елена была благодарна за это.

Она улыбнулась своей кривой улыбкой, и я ощутил удовлетворение. Ужин тем вечером был приятным, но обычным. Елена не была блестящей собеседницей, и все вопросы пришлось задавать нам. Она односложно отвечала. Возможно, отчасти дело было в том, что Елене было всего лишь семнадцать, хотя выглядела она старше.

Мы видели что она устала, поэтому после ужина застелили диван и удалились в спальню. Уже через несколько минут из гостиной не доносилось ни звука, и мы предположили, что она легла и тут же уснула.

Несколько часов спустя, я проснулся от крика. Тут же уселся и почувствовал, что Дженни возле меня сделала то же самое. Крики — громкие, высокие и пронзительные — взрывались короткими очередями стаккато. Надевая халат, я побежал в гостиную, следом — Дженни.

На полу в конвульсиях билась Елена. Падая с дивана, она опрокинула кофейный столик и всё что на нём лежало. Её тело безумно дёргалось на полу, спазматично подёргивающиеся руки сновали по осколкам вазы, и из образовавшихся порезов струилась кровь. При каждой судороге Елена кричала от боли — короткие, грубые вопли невыносимого страдания, а на её лице было выражение какого-то безумного --">