Рэй Дуглас Брэдбери - Когда семейство улыбается

Рэй Брэдбери Когда семейство улыбается

Ray Bradbury The Smiling People

© Перевод: М. Дронов.

С насилием тут некоторый перебор. Думаю, это была одна из тех историй (у меня таких большинство), в которых не угадаешь конец. Я вот не угадываю. Это интересно, читателя это увлекает. Для этого мне пришлось хорошо продумать ситуацию с семейством и рассказчиком. Требовалось создать вокруг кого-то особое напряжение. Нет, моя семья тут ни при чём: мои мама и папа были отличные люди.

*Жуткий рассказ и не совсем брэдбериевский по стилю. Обычно интриги, тайны, загадки, которые он вкладывает в свои произведения, более психологичны и эмоциональны. Здесь же просто недосказанность. Кто этот Джек? Юноша, которому ещё рано жениться или мужчина. Что довело его до сумасшествия? Родственники или что-то другое? Ответы на эти вопросы дадут разную реакцию на прочитанное. Сам сюжет предсказуем, хотя и жесток… Единственное, что стоит отметить — хорошо описанное сумасшествие в виде страсти к тишине.

«О, тишина бывает самых разных оттенков…

Есть тишина летних ночей. Строго говоря, это не тишина, а наслоение арий насекомых, скрип колпаков уличных фонарей, шелеста листьев. Такая тишина делает слушателя вялым и расслабленным. Нет, это не тишина! А вот зимняя тишина — гробовое безмолвие. Но она преходяща, и исчезает с приходом весны. И потом она как бы звучит внутри самой себя. Мороз заставляет позвякивать ветки деревьев и эхом разносит дыхание или слово, сказанное глубокой ночью. Нет, об этой тишине тоже не стоит говорить!

Есть и другие виды тишины…»

Самое замечательное — полнейшая тишина. Джек Дюффало входит, и хорошо смазанная дверь закрывается за ним беззвучно, словно во сне. Двойной ковёр, который он постелил недавно, полностью поглощает звуки шагов. Водосточные трубы и оконные рамы укреплены так надёжно, что не скрипнут даже в сильную бурю. Все двери в комнатах закрываются на новые прочные крюки, а электрокамин беззвучно выдыхает струи тёплого воздуха на отвороты брюк Джека, который пытается согреться в этот промозглый вечер.

Оценивая царящую вокруг тишину, Джек удовлетворённо кивает, ибо безмолвие стоит абсолютное. А ведь бывало, ночью по дому бегали крысы. Пришлось ставить капканы и класть отраву, чтобы заставить их замолчать. Даже дедушкины часы остановлены. Мощный маятник неподвижно застыл в ящике из стекла и дерева.

Они ждут его в столовой. Джек прислушивается. Ни звука. Хорошо. Итак, они научились вести себя тихо. Иногда ведь приходится учить людей. Урок не прошёл зря — из столовой не доносится даже звона вилок и ножей. Он снимает толстые серые перчатки, вешает на вешалку вместе с пальто и на мгновение задумывается о том, что ещё нужно сделать в доме.

Джек решительно проходит в столовую, где за столом сидят четыре человека, не двигаясь и не произнося ни слова. Единственный звук, который нарушает тишину — слабый скрип его ботинок.

Как обычно, он останавливает свой взгляд на женщине, сидящей во главе стола. Проходя мимо, он взмахивает пальцами у её лица. Она не моргает.

Тётя Розалия сидит прямо и неподвижно. А если с пола вдруг поднимется пылинка, следит ли она за ней взглядом? Когда пылинка попадёт ей на ресницу, дрогнут ли веки? Нет.

Руки тёти Розалии лежат на столе, высохшие и жёлтые. Тело утопает в широком льняном платье. Её груди не обнажались годами ни для любви, ни для кормления младенца. Как две мумии, запелёнутые в ткань и погребённые навечно. Тощие ноги тётушки одеты в глухие высокие ботинки, уходящие под платье. Очертания её ног под платьем придают ей сходство с манекеном.

Тётя сидит, уставившись прямо на Джека. Он насмешливо махает рукой перед её лицом — над верхней губой у неё собралась пыль, образуя подобие маленьких усиков.

— Добрый вечер, тётушка Розалия! — говорит Джек, наклоняясь. — Добрый вечер, дядюшка Дэйм!

«И ни единого слова. Ни единого! Как замечательно!»

— А, добрый вечер, кузина Лейла, и вам, кузен Джон, — кланяется он снова.

Лейла сидит слева от тётушки. Её золотистые волосы завиваются, словно пшеница. Джон сидит напротив неё, и его шевелюра торчит во все стороны. Ему — четырнадцать, ей — шестнадцать. Дядя Дэйм, их отец («отец» — что за дурацкое слово!), сидит рядом с Лейлой, в углу, потому что тётя Розалия сказала, что у окна, во главе стола, ему продует шею. Ох уж эта тётя Розалия!

Джек --">