Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть

Игорь Резун Укок, или Битва Трёх Царевен. Часть 2. Мечи свою молнию даже в смерть

Пролог

Галина работала в офисе страховой компании «АКМЭ» – и много раз подумывала о том, чтобы как-нибудь в поисковике набрать это злополучное слово и выяснить, что оно значит… но руки не доходили. А вот слово «страх», входящее в название ее конторы, прочитывалось мозгом особенно четко: и часто утром, вталкивая свое худое тело в переполненный троллейбус, а затем отдавая его во власть грохочущего потока метрополитена, Галя думала: нормально ли это, если она работает в страхе?

Ее офис занимал одну из комнаток второго этажа старинного здания на Октябрьской улице, названной когда-то горожанами Болдыревской, в честь одного из чиновников, благоволившего молодому сибирскому «прыщу на ровном месте» – городу Новониколаевску. Выстроил его купец Зейдан. Крещеный еврей, а потом взял да и подарил почти нищему, по тогдашним меркам, городскому голове Владимиру Жернакову; усатый благообразный купчик-интеллигент учился в Базеле, бывал в Англии, но состояния на родине так и не сколотил, живя приживалкой в доме сестры своей, Марии Даниловны. Жернаков поломался-поломался, но дар принял; в самом деле, неприлично-с принимать гостей рядом с будуаром сестры, а Зейдан получил от города освобождение от пошлин и некоторых налогов на пять лет…

В революционные вихри с дома снесло всю спесь и будто сорвало крышу, освобождая для пролития чаши последнего ангела: когда пьяная толпа возбужденных революцией горожан грабила склад аптекаря Штильмана, в котором обнаружился – о, чудо! – шустовский коньяк, лежавший аж с 14-го года, то сюда ворвалась солдатня из маршевых рот. Одну горничную, почти девочку, изнасиловали прямо на столе бильярдном: любил Владимир Ипполитович сие неспешное культурное развлечение! – вторую, которая была и кухаркой, и родственницей Жернакова, выволокли во двор, да там и кончили, чего уж церемонится. Дворника, по причине его крайнего пьянства и бессознательности, не тронули, только на всякий случай сломали два ребра сапогами и повязали на шею красный бант, вырезанный из портьеры: наш человек, из самых что ни на есть низов, хоть и холуй! Тот почти не проснулся, даже от боли; так и лежал, постанывая между храпом, а кровь пропитывала край красной материи, делая его черным, и вольготно текла вниз, по ступенькам и ступенечкам, только вниз, будто стремясь спрятаться, впитаться в землю – разыскивая ее и не находя, ибо все тут, даже двор выложили добротным кирпичом.

О чем я… Ах. Да, кровь и ступени. Нет, сейчас крови не было: ведь тут ютилось с десяток достаточно пафосных организации и пожилые женщины с тряпками в руках и лицами серыми, как тряпки, каждый вечер драили эти лестнички и коридоры. А лестнички переходили одна в другую, множились и пересекались, напоминая ленту Мебиуса; и сколько раз запутанные их кружевом посетители блажили в свои телефоны, потерявшись в каменных кишках: «Алё!!! Чо? Че-куда, говорю? Да я ни хрена не могу найти вас!». Галина сама с трудом поначалу запомнила этот путь к офису, мимо массажного салона, рекламного агентства, но не доходя до коллекторской конторы и сбоку от комнаты музыкального радио. Да, еще секс-шоп на первом, который обозначал правильное направление – а иначе можно было зайти в салон мобильной связи.

Галина, худощавая женщина лет двадцати семи, с короткими каштановыми волосами, ходила на работу. Соблюдая нехитрый дресс-код: кофточка, можно джинсы, никаких голых животов с пирсингом, каблуки обязательно. Вот они-то однажды и сыграли с ней злую шутку: поняв, что ремешки на пятке просто перепиливаю сухожилия, Галя их расстегнула, но потом огнем схватило и пальцы в носке и она поняла, что новые туфли от Monardy есть тайное орудие пытки, заброшенное в Россию наверняка либо ЦПРРУ, либо «Моссадом», либо и теми и другими вместе. Она с трудом дождалась окончания работы всего офиса, выговорив себе пару часов после, выслушала инструкцию офис-менеджера, как правильно ставить на сигнализацию и с наслаждением разулась. Ковролин офиса, слегка потертый, показался ей персидским ковром.

Сложности начались, когда она решила так и пойти домой – босиком, и не пользоваться метро, а прошагать пару остановок по теплому вечернему асфальту, слегка пыльному, щекочущему пятки тополиным пухом; ведь делала же так в юности бесшабашной, после танцев, почему бы и нет? Да и поздно уже, мало кто будет глазеть на нее, и в --">