Ника Дмитриевна Ракитина - Служба безопасности библиотеки

сердце… и испуганно застыла, потому что услышала шаги.

— Она здесь, я чую! — голос был женский и противный, точно кошка скребла по жести когтями. Лялька сжалась в комок. Но ничего не происходило, и это было так страшно — гораздо страшнее, чем если бы ее обнаружили. Лялька на корточках переползла и выглянула из-за стеллажа. В матовом свете из окна ей была видна лестница, помост с кусочком стола, каталожный шкаф — и двери, которых, она помнила четко — раньше не было. Сквозь двери вошли двое. Мужчина обнимал, прижимая к себе, женщину в синем пиджаке, накинутом на плечи. Женщину сотрясала дрожь, правой рукой она поддерживала левую, прижатую к груди.

Лица видны были Ляльке неотчетливо, она заметила только, что незнакомка неприятно кривится, и верхняя губа приподнялась, обнажая зубы. Мужчина выглядел озабоченным. В одежде неизвестные и разнились, и были неуловимо схожи: что заставляло подумать о форме. На лацкане пиджака белел бэджик, но на таком расстоянии и при таком освещении написанное на нем прочитать не смогло бы даже привидение. Если они вообще умеют читать.

Мужчина помог спутнице присесть за стол.

— Я вызываю медицинскую программу.

— Ярослав, девчонка здесь! Ищите!

Вместо чтобы прятаться, Лялька еще чуть-чуть проползла вперед и широко распахнула глаза. Лучше бы она этого не делала. Потому что пиджак с неприятной женщины сполз, и стал виден обгорелый черный рукав и рука, точнее, обуглившийся до локтя скелет, как у Терминатора. Ляльку вывернуло наизнанку, но промытый в больнице желудок оказался пустым, а звуки она зажала ладонями.

Что-то зацокало сзади и сбоку. Девушка скосилась. Вот этого уж точно не могло быть. Мимо стеллажей бежал маленький — ростом с колли — единорог с молочно блестящей шкурой, хрустальным рогом, торчащим изо лба, и озабоченным выражением на морде. Зверь втянул воздух, препотешно топнул копытцем, но не стал на Ляльку отвлекаться. Простучал по вощеным ступенькам и прыгнул на стол. Мужчина зажег настольную лампу. Шкурка единорожка радужно засияла, лицо женщины сделалось грязно-желтым, а мужчина… Если бы не имя «Ярослав» и не возраст чуть-чуть за тридцать на вид — это был бы Андрюшка, Стрелок. Лялька проглотила горькую слюну. Ей хотелось завыть и в кровь разбить об пол кулаки. Единорог топтался по столешнице, постукивал копытцами. А Лялька пыталась отыскать в облике Ярослава что-то… кожа у него была слишком гладкая — как тонкая резиновая маска: без волосков, пор, морщинок… И женщина. Не ходят с такой раной. Даже если шок. Видимо она, Лялька, на самом деле умерла.

Единорожек заплакал. Крупные слезы падали на сожженное предплечье, и то на глазах обретало плоть. Лялька даже глаза протерла от изумления. Женщину перестало трясти.

— Включить оповещение, Ника? — спросил Ярослав. (Он ничуть не похож на Андрюшку, ну ни капельки.)

Та покрутила взлохмаченной русой головой:

— Выходи. Я знаю, что ты здесь.

— Ни за что не выйду, — прошептала Лялька.

Ее вытянули из укрытия и поставили перед столом. Опустив голову, Лялька водила большим пальцем ноги по щели в полу. Сопротивляться не хотелось. Она устала.

— Зачем ты это сделала? — спросила Ника.

— Ну и пожалуйста.

Ярослав с хрустом надкусил початое яблоко. Единорожек потянулся к фрукту.

— Программа, свободна, — сказал Ярослав. Обнял свою Нику за плечи, доверительно наклоняясь над ней: — По чести, виноваты оба.

— В чем? — спросила Лялька. Глаза у девушки были серые с желтыми крапинками — очень невинные глаза. Ярослав небрежно вытащил откуда-то из-за спины книгу в потрескавшейся обложке, обугленной по краям. От книги воняло горелым. Под плохо вытертой копотью уцелел клочок фотографии. Ее, Ляльки. Мужчина щелкнул пальцами по медным застежкам книги: — Извольте, Алина Сергеевна.

Лялька всхлипнула.

— Поздно реветь, — злая Ника общипывала горелые лохмотья рукава, как щипали корпию в девятнадцатом веке — по крайней мере, так Ляльке казалось. — Своди ее в хранилище, Яр. Пусть посмотрит.

— Не хочу, — девушка заслонилась руками. — Это не мое. Не знаю.

Ярослав хмыкнул — так похоже на Андрюшку, что Ляльке захотелось сбежать, закрывая уши и глаза руками.

— Твое-твое. Каждый человек — это книга. Или парусник в море. Или свеча. --">