Revan - Вестник в старом мире

станице, собирая вещи и складывая их в мешки. У бугая нашлись сапоги, в вещах тщедушного пара добротных шашек, вот и весь улов. Дальше вдоль леса стояли три дохлые кобылки. Смех для европейца, но гордость степняка.

— Три, — вслух заметил Вадим и пошёл в лес, оглядываясь по сторонам.

Следы из сломанных веток и мусора в траве указывали, что пока два хивинца грелись у огня, третий дежурил в лесу. На стволах деревьев остались редкие дыры от пуль, свежая тропинка. Вещи третьего остались лежать у высокого дуба, с которого он вёл дозор. Все бросил и убежал к основному отряду.

— И черт с тобой, — Вадим заглянул под брошенную бурку. Ничего.

Ценные вещи уместились на лошадей, но стоило Вадиму запрыгнуть на кобылу, как та захромала и согнулась под его весом.

— Не кормят вас сволочи, — пришлось вести лошадей под узду по пыльной дороге. В спину светила одинокая луна и удаляющийся костёр.

Казаки разбили лагерь в десятке километров от места засады. Вокруг стелилась ровная степь, поэтому одинокого человека с тремя конями заметили издалека. Он шёл на звук печальной губной гармони. Кто-то из казаков играл тоскливую мелодию.

— Стой, кто такой? — навстречу путнику шагнул дозорный с ружьем. Он демонстративно щелкнул кремневым замком.

— Свои, не стреляй, — горло у Вадима хрипело.

— Свои дома сидят. Кто таков? — не унимался дозорный.

— Подожди, Григорий, это же Вадимка, — от костра встал широкоплечий мужчина с густой бородой. Вокруг голубых прищуренных глаз у него собрались морщины. Атаман теперь уже казачьей полусотни Марченко, — Зовите Ефима, нашёлся его барчук.

На шум потянулись другие казаки. Свежая боль внезапных утрат мешала спокойно спать. Каждый вернувшийся был чьим-то другом, братом или сватом. В этот раз после крепкой драки вернулся только один. Даже на это не рассчитывали.

— Батюшка! — в ноги Вадиму бросился мужчина в сединах. Немолодой Ефим обнял вернувшегося за колени и не отпускал.

— Встань, — спокойно, но четко сказал Вадим и поднял денщика за плечо, — Воды, умыться.

Ефим посмотрел на грязную форму, заляпанную кровью, пыльное лицо и уставшие глаза.

— Сейчас, вашблагородь, сейчас, — он схватил котелок и кивая бросился к ручейку.

Казаки улыбались, подходили к подпоручику, похлопывая его по спине и плечам. После года совместного похода все друг друга знали. Вадим не отвечал, только кивал.

— Здорово они тебя, — Марченко решил разрядить затянувшуюся паузу и указал на окровавленный мундир, — подожди, сейчас перевяжем.

— Не нужно, не моя, — Вадим выдавил улыбку, приобретшую зловещий оттенок в свете пляшущего костра.

— Водичка, вашблагородь, — Ефим подбежал, запыхавшись с полным котелком воды.

— Пошли, умоюсь, добро пристроем, — Вадим взял денщика за плечо и повёл в сторону, — Ночь выдалась длинной, и мне бы отдохнуть.

— Конечно, конечно, — Ефим поливал холодной родниковой водой, — Все устроим, все. Мы так перепугались, что весточку в Оренбург успели отправить, и что вы пали, и что нас побили.

— Ладно, теперь уже посыльного не догнать, — Вадим только рукой махнул на поспешность атамана.

Утром, ещё до зори, казачий отряд собрался в дорогу. С посыльным пришла весть, что генерал губернатор Перовский сворачивает поход. Первым ехал Марченко на вороном жеребце. После последней драки в его седле появилась дырка от злосчастной пули, которая только чудом не попала в артерию на бедре. Потом ехали казаки, и замыкал отряд подпоручик с денщиком. Вадим в рубахе и брюках ехал на коне Ефима. Жеребец пыхтел от натуги, но держался. Сам же Ефим оседлал одну из трофейных лошадок.

Через неделю пути перед отрядом пошли первые деревеньки, и вскоре показался Оренбург. Город-крепость на берегу реки. Знаменитый противостоянием с Емельяшкой Пугачевым и статусом ссыльной губернии.

— Ефим, продай лошадей и получи зарплату, а я поеду домой, — горло Вадима больше не хрипело.

— Конечно, ваш благородь, только можно спросить?

Вадим кивнул. Они проезжали рядом с внешним посадом из одноэтажных домов.

— Я ведь честно, честно хотел броситься спасать вас, как увидел, что стреляют. Думал, что потерял. Не ел, не спал, — в голосе старика пробилась горечь.

— Знаю, видел и не виню, — сухо сказал подпоручик.

— И на атамана не сердитесь, коли бог вас спас, то не держите зла на нас грешных.

— Не переживай, как будешь зарплату получать, так скажи --">