Гарри Тертлдав - Большой Поворот

распластались достаточно скоро, и ни один из осколков стали и латуни не решил скользнуть по земле и укусить кого-нибудь, несмотря ни на что.

Пара чешских солдат начали подниматься на ноги. “Лежать!” Сержант Бенджамин Халеви крикнул прямо позади Джезека. “Возможно, они еще не закончили с нами”.

Конечно, черт возьми, еще один залп раздался через полминуты. Один чех выругался и зашипел, как гадюка, но только один. Ярко-красная кровь дымилась на снегу у него под ногой. Это не выглядело как серьезная рана — но, с другой стороны, любая рана, которую ты не получил сам, была не так уж плоха.

Пока раненого перевязывали, Вацлав повернулся (изо всех сил стараясь при этом оставаться неподвижным) и сказал сержанту: “Может, ты и еврей, но, по крайней мере, ты умный еврей”.

“Пошел ты, Джезек",” спокойно ответил Халеви. “Если я такой умный, то что я здесь делаю?” Он был рыжеволосым и веснушчатым. Он был французским сержантом, а не чехом. Родители привезли его из Праги в Париж, когда он был маленьким. Одинаково свободно владея чешским и французским языками, он служил связующим звеном между войсками правительства в изгнании и армией принимающей страны.

До начала войны Вацлав не очень-то жаловал евреев. Но в Чехословакии, а теперь и здесь, он видел, что на них можно положиться в борьбе с нацистами всем, что у них было. Любой, кто сделал бы это, был в порядке в его книге. Многие словаки побросали винтовки и обняли первого попавшегося немца. В эти дни Словакия была “независимой”, хотя в следующий раз, когда отец Тисо сделает что-то, что не понравится Германии, это будет первым.

Поскольку Халеви был умным евреем, Вацлав спросил его: “Что ты думаешь? Мы можем встать сейчас, или эти засранцы попытаются быть действительно милыми и бросят в нас еще немного дерьма?”

“Что я сделал, чтобы заслужить, чтобы меня все время просили думать как немец?” Сержант, казалось, адресовал свой вопрос больше Богу, чем Вацлаву Йезеку. Это было хорошо: у Бога мог быть ответ, а у Вацлава его точно не было. Скривив лицо, Халеви продолжил: “Я думаю, может быть, все в порядке. Может быть.”

“Да, я тоже. Давай. Давай попробуем. — Вацлав вскочил на ноги. Снег налипал на его шинель спереди. Он не пытался отмахнуться от этого. Если из-за этого бедным, дрожащим ублюдкам в заснеженном Фельдграу будет труднее его заметить, тем лучше. Халеви последовал его примеру. Так же поступили и остальные чехи. Они двигались без особого энтузиазма, но двигались.

Носилки понесли раненого обратно к перевязочному пункту. Некоторые другие парни с завистью смотрели на них: они были вне опасности или, по крайней мере, в меньшей степени, на какое-то время.

Немецкие орудия снова зарычали. Джезек напрягся, но эти снаряды направлялись куда-то еще. Он кивнул сам себе. У артиллеристов была предписанная схема стрельбы, и, клянусь Богом, они ее придерживались. Конечно, они бы так и сделали. Они были немцами, не так ли?

Впереди лежал участок заснеженной открытой местности шириной в несколько сотен метров, а за ним — лес. Вацлав кисло посмотрел на него. Он повернулся к Халеви. “На что ты хочешь поспорить, что у нацистов есть пулеметное гнездо среди деревьев?”

“Я не буду прикасаться к этому”, - ответил еврей. “И еще двое будут прикрывать его сзади, так что, когда мы его достанем, это не принесет нам большой пользы”. Он казался не более счастливым, чем Вацлав, и не без оснований. “Будет дорого стоить даже подойти достаточно близко, чтобы вытащить его”.

Вацлав снял с плеча противотанковую винтовку, отчего его плечо радостно улыбнулось. “Если мы пошлем несколько парней вперед, чтобы отвлечь их огонь, может быть, я смогу что-то сделать с этим на большом расстоянии. В любом случае, стоит попробовать.”

”Костюмы", — сразу же сказал Халеви. Он отправил половину отряда чехов в качестве приманки. Они выглядели такими же несчастными, как и Джезек на их месте. Остальные мужчины вздохнули с облегчением. Хорошо расположенный MG-34 мог бы убить половину из них, может быть, больше.

Снова плюхнувшись в снег, Вацлав поставил монстра на сошки. Он прицелился туда, куда положил бы пистолет, если бы был с другой стороны. Даже с оптическим прицелом он не мог разглядеть ничего смешного. Но ничто не могло скрыть пулеметное дуло, когда оно начинало изрыгать огонь. И, может быть — он надеялся — он заметит движение, когда экипаж подаст оружие.

Как жертвенные пешки, горстка чехов начала --">