Гарри Тертлдав - Запад и Восток

более противно, чем он, когда он спрашивал: “Вы уроженец Мюнстера? Вы прожили здесь всю свою жизнь?”

“Да, это верно", ” ответила она.

“Тогда ладно. Мы не ожидаем неприятностей сегодня вечером от таких, как вы. Проходите, — сказал эсэсовец. Он сердито посмотрел на седовласого мужчину позади нее. “Ваши документы!”

Передать, что это сделала Сара. Ей захотелось почесать в затылке. Только страх, что эсэсовцы на контрольно-пропускном пункте сочтут этот жест подозрительным, заставил ее сдержаться. Она поспешила домой, чтобы помочь матери почистить картошку и репу… и сообщить любопытную новость.

“Они могли бы устроить тебе худшее время, но не сделали этого?” Ханна Голдман говорила так, словно с трудом верила своим ушам. Сара понимала это. Если бы ее мать сказала ей то же самое, ей тоже было бы трудно в это поверить. После долгой паузы для размышлений мама продолжила: “Интересно, что они задумали".

“Поражает меня", ” сказала Сара. Шум с обычно тихой улицы перед домом заставил их обоих прекратить чистку и поспешить в гостиную, чтобы посмотреть, что происходит. Упряжки лошадей тащили по улице две огромные зенитные пушки. Люди, обслуживавшие орудия, следовали за ними в повозке, запряженной лошадьми (но с современными резиновыми шинами, иначе было бы намного шумнее). Как и парни, командовавшие орудийными командами, они были одеты в черное СС.

“Ну, я тоже не знаю, что происходит”, - сказала Ханна Голдман. “Интересно, делает ли это кто-нибудь в наши дни”. Для Сары это имело больше смысла, чем все, что она слышала за пределами дома в последнее время.

Когда отец вернулся домой, у него не было никаких сомнений. Он редко это делал. Он не всегда был прав, но почти всегда был уверен. “Должно быть, сегодня вечером кто-то важный произносит речь”, - заявил он. “Горинг? Геббельс? Гесс? Любой из них возможен, но я ставлю на Гитлера".

“Ах", ” сказала Сара. Она не знала, все ли у него было в порядке, но ее деньги были в том, что он это сделал. Его объяснение прояснило, почему в Мюнстере было полно чернорубашечников: они были здесь, чтобы защитить Кого-то Важного от вермахта… и, возможно, случайно, от англичан и французов. Она рассказала отцу о зенитных орудиях и их эсэсовских экипажах.

Он кивнул. “Да, в этом есть смысл. Если Кто-то Важный начнет говорить в Берлине, Дрездене или Бреслау, западные демократии ничего не смогут с этим поделать — даже если русские могли бы. Но здесь? Как только они узнают, что говорит большой Бонз, они могут поднять самолеты в воздух и сбросить бомбы до того, как он закончит”. Он криво усмехнулся ей. “Вот что ты получаешь за то, что позволяешь своим речам быть длинными. Резкий способ редактирования, но, без сомнения, искренний”.

Сара поцеловала его в заросшую щетиной щеку. “Ты совсем спятил", ” ласково сказала она.

“Ну, я действительно стараюсь”. Отец выглядел довольным собой.

Он включил радио. Музыка, которая лилась из него, должна была быть более интересной, чтобы звучать скучно. Сара подумала, что оркестр, должно быть, был залит патокой. Когда мелодия закончилась, диктор произнес благоговейным тоном: “Сегодня вечером фюрер обращается к немецкому народу и Германскому рейху из Мюнстера!”

Отец выглядел еще более довольным собой, почти неприлично довольным. Он не только понял, что происходит, но и рассчитал время с точностью до буквы "Т". Даже умный человек, каким был Сэмюэл Голдман, нечасто казался таким умным. Сара представила, как летчики в летных костюмах прыгают в самолеты с кругляшами сине-бело-красного или красно-бело-синего цвета и с ревом уносятся в ночь в сторону ее родного города.

Бурные аплодисменты приветствовали фюрера. Ей было интересно, где именно он находится. Неужели нацистские шишки заполнили концертный зал? Или он выступал на стадионе? Внезапные слезы защипали ей глаза. Сол играл там. Он заслужил аплодисменты за свое мастерство, если не такие аплодисменты, как эти. Что хорошего это ему принесло? Она только надеялась, что он все еще жив.

“Народ Германии!” Этот горячий, знакомый, до ненависти волнующий голос заревел из радио. “Народ Германии, я пришел сюда, чтобы сказать вам, что Рейх никогда не может быть побежден!” Снова аплодисменты: волны звука поднимаются вверх и падают обратно. Гитлер продолжал: “Иностранные враги не могут победить нас! И наши собственные предатели тоже не могут! Они изо всех сил старались снова нанести нам удар в спину, как евреи --">