Василий Ярославович Голованов - Завоевание Индии

все более странные.

Готовясь к решительному выступлению на Хиву весной 1717 года, капитан лейб-гвардии Преображенского полка Александр Бекович-Черкасский первым делом обрил голову, облачился в восточную одежду и принял имя, которое носил до крещения, – Девлет-Гирей («Покоритель царств»). Тогда же были вызваны им из Кабарды братья, Сиюнча и Ак-Мурза, со своими нукерами. Разумеется, и прибытие этих странных гостей и, в особенности, престранная метаморфоза, происшедшая с самим главнокомандующим, повергли в полное недоумение офицеров отряда. Подозрения в том, что Бекович сошел с ума или, больше того, решился на измену, закрадывались в души его подчиненных до самого конца похода. Кожин, который еще осенью в пух и прах рассорился с Бековичем из-за закладки крепостей, не хотел уже участвовать в предполагаемой экспедиции, доказывая, что она не удастся, и требуя особого поручения в Индию. Осенью Кожин получил от калмыцкого Аюки-хана известие, что Хива раздражена строительством крепостей на территориях, лежащих у нее под данью, что хан Ширгазы собирает большое войско, а послов Бековича держит «не в чести». Кожин написал обо всем Петру, генерал-адмиралу Апраксину и князю Меншикову и уехал из Астрахани в Петербург, чтоб уличить Бековича в намерении «изменнически предать русское войско в руки варваров». За самовольство Кожин попал под суд и был прощен лишь тогда, когда действительность превзошла все самые страшные его предположения.

Метаморфоза Бековича, разумеется, нуждается в объяснении. Но смеем ли мы утверждать, что можем объяснить поступки человека XVIII столетия, к тому же оказавшегося в такой личностной и культурно-исторической ситуации, как Бекович? Генерал М. А. Терентьев в своем капитальном трехтомном труде о завоевании Средней Азии ^[6] рассматривает «случай Бековича» как несомненное предательство. Психологические реконструкции его таковы: восприняв гибель жены и дочерей как «кару Аллаха» за измену вере отцов, он принимает вновь восточное имя, меняет облик, возвращает себе братьев, от которых был отделен, став «русским», и в дальнейшем делает все, чтобы искупить грех своего отступничества…

Но возможна и другая реконструкция: не отличавшийся никогда решимостью и самостоятельностью, Бекович, в сентябре 1716 года потеряв жену и дочерей, действительно впадает в своеобразный ступор, из которого и не выходит. Он действует очень нерешительно, обкладываясь крепостями, как подушками, и подсознательно не желает никаких активных действий, к которым, видимо, просто не способен. Из письма своих послов, полученного им зимою в Астрахани, он тоже знает, что хивинцы собирают большое войско. Чтобы придать себе решимости перед неизбежным походом, он отступается от лейб-гвардейских чинов и возвращает себе архетипически более близкий ему образ воина (Девлет-Гирей), вызывает братьев, на которых может опереться в отличие от сомневающихся в нем русских и немецких офицеров, и дальше, так и не разрешив этим своим колдовством ни внутренних своих, ни тем более внешних проблем, выступает в поход на вероломного, хитрого и самоуверенного хивинского хана…

III

Идти на Хиву Бекович решил, ослушавшись царя, не от Красных Вод, а от Гурьева-городка, малой караванной дорогой через степи. В Гурьев в начале мая выслан был купеческий караван и обоз, а чуть позже морем прибыл и сам князь с войском, в котором состояло теперь 300 человек пехоты, посаженной на коней, 1900 яицких и гребенских казаков и 600 человек драгун. Месяц отряд без смысла простоял под Гурьевом, «точно нарочно дожидаясь жарбов» (М. А. Терентьев). В действительности Бекович все ищет-ищет, но так и не находит опоры. Посылает на стругах сто человек казаков в заложенную Тюп-Караганскую крепость, но только убеждается, что предупреждения Кожина и фон дер Виндена были не напрасны. За зиму из 1450 человек гарнизона от плохой воды умерло 500, а остальные находятся в жалком состоянии. Он посылает к туркменам, подвластным калмыцкому Аюки-хану, предложение присоединиться к его походу, обещая богатую добычу, но туркмены, хотя и отвечают согласием, присылают лишь десять человек с проводником Манглаем Кушкою. Видя, что делать нечего, Бекович в самое трудное для степного похода время дает приказ о выступлении. Воистину, здешние степи не видели столь беспримерного перехода! За восемь дней отряд, пройдя без дневок триста верст, был уже на реке Эмбе, где позволил себе два дня --">