Илья Мартынов - Ретенция

ушной раковины. Улыбка сама проступает на моём лице.

– Доброе утро, хватит нежиться как лялька в кроватке, – шепчет она.

– Ни хочу, дай ещё поваляться в кроватке, – отшучиваюсь я, зажмурив глаза.

– Трэй… – она выдерживает паузу.

– Да? – я продираю глаза и через щёлочки смотрю на красную тканевую обивку роскошного коридора.

– Я бы так хотела будить тебя каждое утро.

Верчусь в постели, чтобы развернуться к ней. Золотинки с изумрудным отливом на сине-серой радужке окружат зрачок её глаз, наполненных грустью, тоской и, наверное, ещё страхом.

– Так будет, – всё, что я могу ответить. Я целую её в лоб. Какое-то время мы лежим, прижавшись головами друг другу. Затем невидимая внутренняя сила заставляет нас почти одновременно выползти из-под одеяла, молча встать и одеться.

– Как думаешь, сколько сейчас времени? – она спрашивает у меня, разжёвывая немного почерствевший со вчерашнего дня ломоть хлеба от сэндвича.

– Восемь или девять, наверное. А что?

– Да, думаю сколько мы прошли уже. И сколько ещё предстоит.

– Я думаю, что мы должны сегодня выбраться наружу.

– Это бесспорно! Ещё ночи здесь я не выдержу.

В этот момент я понимаю, что Раварте снились кошмары. Она боится замкнутых пространств, но ни за что в этом никому не признается. Она же сестра Тода.

Кеды утопают в ковролине, при каждом подъёме приятно отпружинивая вверх. Сперва мы идём неспешно, но постепенно ускоряемся. Моя голова вертится по сторонам, глаза всё ещё не могут привыкнуть к роскоши вокруг. Постаменты с бюстами учёных и философов сменяются картинами. Видно, что они совсем старые, может, даже совсем старинные. Сколько им веков? Есть ли им цена в современном мире?

Я останавливаюсь у одной из них. Она квадратная, совсем небольшая, притягательная. Портрет. Женщина с золотистыми кудряшками, обрамляющими круглое лицо. Поджатые губы заставляют сразу же ощутить строгость лица. В нём нет злости или надменности, только чистая, честная собранность.

В подписи на квадратной раме значится: «Извлечено из коллекции Национальной галереи искусства Вашингтон. Образцы ДНК, обнаруженные в толще полотна, соответствуют авторству Л. Да Винчи».

Мы переглядываемся с Равартой.

– Ты знаешь, что это за художник? – спрашиваю я.

– Кажется, я немного слышала в школе о нём. Фамилия запоминающаяся.

– И я. Мы как-то ходили с Кристини в галерею искусств. И там, кажется, висела эта же картина. Но правда теперь я не уверен, что там подлинник. Наверное, это настоящая.

Моя рука тянется к полотну. Едва я касаюсь пальцем потрескавшейся части глади картины как получаю шлепок по руке от Раварты.

– Ауч! Ты чего?! – возмущаюсь я.

– Ты обалдел? Этой картине уже ни одна сотня лет, а ты лапаешь руками.

– Да я только легонько, одним касанием, хотел понять – настоящая она или нет.

– А ты прям эксперт?! Да?

– Ну чего ты завелась. Больше не буду…или, может, ты ревнуешь к женщине на картине? Что, мол я её решил «полапать»? А?

– Фу, дурень! Вот ещё мне ревновать к давно умершей тётке!

– Эх, вы девчонки, девчонки! Все одинаковые, – я продолжаю подтрунивать Раварту.

Вообще-то она права. Мне бы попридержать свои руки, да и язык, но в такие минуты остановиться бывает совсем непросто.

– Глупости ты городишь! И вообще, пошли уже. Мне кажется, осталось совсем немного.

Мы отходим от картины. Голова заполняется ещё большим количеством вопросов.

– Вашингтон? Ты что-нибудь слышала об этом месте?

– Нет! Впервые прочла здесь…

– Ага…И я тоже. Значит, они извлекали произведения искусства из разных мест, – рассуждаю я вслух. – А потом ещё производили сравнения образцов ДНК.

– Видимо, чтобы удостовериться в подлинности, – подхватывает она.

– Это да…Представляешь жили себе люди, работали, творили. Даже и не думали, что кто-то потом будет ковырять их картины и выискивать в них частицы кожи и прочего биоматериала, чтобы отправить на экспертизу.

– Разве вы учёные, не любители именно этим позаниматься? – она толкает локтём меня в бок и начинает хохотать.

Здесь в замкнутом пространстве её хохот разносится гулким эхом. Я невольно ёжусь, глядя на зубы Раварты.

Она успокаивается, и мы идём молча ещё несколько десятков километров. На пути нам попадется ещё несколько шкафов с провизией. Мы пополняем запасы воды и сэндвичей только в одном из них. Ноги гудят, отяжелевшие ступни начинают --">