Светлана Белл - Крылатый лев [СИ]

Бобрикуса он недолюбливал и не желал заводить разговоры.

Отец был немолод, его густая волнистая шевелюра давно поседела. С годами он погрузнел, но не обрюзг, оставался сильным и крепким, как могучий вяз. В городе Воина Вадима уважали. Отцом я гордился.

Не помню, чтобы отец тосковал или тревожился, — для этого не было времени. Со всех концов города тащили ему на починку немыслимый хлам: погнутые арбалеты, дырявые корзины, часы с кукушкой, луки с порванной тетивой, затупившиеся мечи и даже дряхлые диваны с вылезшими пружинами. Отец аккуратно складывал барахло в приземистом сарайчике за домом, который громко называл мастерской, и принимался за дело. В его больших мозолистых руках любая вещь становилась как новая. Воин Вадим мог бы стать богачом — талант позволил бы, да только к наживе он не стремился: «Золота нам не надо, драконов тоже, а на жизнь заработаем». Нахваливая его мастерство, горожане расплачивались тусклыми ребристыми монетами, но чаще несли продукты: домашнюю колбасу, свежие яйца, грушевое варенье, теплый хлеб. Отец всё принимал с благодарностью.

Сейчас он сидел посреди комнаты на низеньком, основательно сбитом табурете и мерно постукивал молоточком — чинил чьи-то сапоги. Сапоги были старые, потертые, немодные, с загнутыми кверху носами, и место им было на свалке. Но я знал, что отец пришьет блестящие пряжки, соорудит отвороты, приколотит подошвы — и получится годная обувка.

— А если не прилетят облака? Как перезимуем? — сварливо поинтересовался я. Отцовское ровное настроение меня иногда раздражало. — Дров у нас мало.

— Дров достаточно.

— А если зима будет долгой? Помнишь, как в том году было морозно?

— Облака появятся вовремя.

— А если нет?

Отец отложил сапог, посмотрел на меня долгим взглядом:

— Тебе всего пятнадцать, сын. А рассуждаешь, как печальный старик.

— Я просто перебираю варианты. Я реалист.

— Если ты реалист, должен понимать, что законы нерушимы, — спокойно произнес отец и снова взялся за молоток. Подошва была твердая и гвозди вбивались нелегко, но отец и не думал нервничать. — Всегда (тук!) наступает осень. Всегда (тук!) прилетают облака. Всегда (тук!) бывает праздник. Это же младенцу ясно, сын.

— Но неужели не случалось так, что облака прилетали, например, в декабре? — полюбопытствовал я, глядя в окно. Дождь сменился сырым снегом — рваные комья прилипали к стеклу, медленно падали на слякотную землю. От студёного дыхания зимы застывали надежды, а мне так хотелось дать облакам лишний шанс. — Неужели никогда-никогда не нарушались никакие правила?

Стук на мгновение прекратился. Я поднял глаза и увидел, что отец сдвинул широкие брови. Но уже через секунду он принялся колотить снова, да еще чаще и, как мне показалось, сердито: было «тук-тук-тук», стало «бум-бум-бум».

— Ты говоришь о том, чего не может быть, — наконец недовольно отозвался он. — А еще называешь себя реалистом. Правила на то и созданы, чтобы их соблюдать, а что уж говорить о великих законах природы! Конечно, из любых правил могут быть исключения, если это во благо, если несет добро. Но это такие редкие случаи, что и рассуждать о них незачем.

Я собрался было возразить, что об удивительных исключениях размышлять гораздо интереснее, чем о скучных правилах, и хотел попросить отца вспомнить о каком-нибудь невероятном событии — а он многое повидал в жизни. Но не успел. За окном вдруг просветлело, снег прекратился, будто его и не было, а небо подкрасилось бледно-розовым отблеском. К розовому добавился голубой, потом зеленый, фиалковый, и всю эту красоту подсветил, будто обнял, ослепительно золотой солнечный луч.

Сомнений не оставалось. Это не ранний закат. Это облака.

— Прилетели! — завопил я и, с силой толкнув тяжелые рамы, в чем был выскочил во двор. — Ура! Ура!

— Лион, куда раздетый! — крикнул вслед отец. То, что я сиганул в окно, его не взволновало, — он и сам направился вслед за мной, перекинув через плечо теплый плащ с капюшоном. Ловко, по-юношески спрыгнув с подоконника, он прикрыл створки и накинул плащ мне на плечи. — Ну-ка надень скорее. Облака — это прекрасно, но я не хочу, чтобы ты подхватил насморк и сопел все праздничные дни.

Я был поздним ребенком, первым и наверняка последним, и отец чрезмерно за меня волновался.

Глава 2

Поспешно натянув зеленый отцовский плащ и на бегу подворачивая рукава, я помчался на Овальную поляну. Отовсюду --">