Сергей Че - Оливье

спокойно достичь цели.

В зал мы выходим со стороны сцены. Гулкая тишина обволакивает нас со всех сторон. Лучи выхватывают ряды изуродованных кресел, обвалившуюся стену, разрушенные коммуникации.

Я достаю из-за пазухи ксерокопию фотографии, некоторое время рассматриваю, сравнивая и уточняя для себя, что где стояло тогда и что стоит на этом месте теперь. Подхожу к стене.

— Здесь.

Потап смотрит недоверчиво, но все-таки поднимает кувалду.

Грохот разносится по залу, коридорам, по всему зданию. Пол дрожит, падают куски старой штукатурки. Если враги рядом, думаю я, то теперь они точно знают где мы. Я оглядываюсь, но не вижу ничего кроме застывшей разрухи и поднятой пыли.

Снова удар. И еще. Кажется, что дрожат уже не только стены, но и весь мир. И еще удар. Кувалда проваливается внутрь, в темноту. Потап с трудом вытаскивает кувалду наружу.

— Дыра, вашбродь!

Я подскакиваю ближе.

— Именно! Видишь, на старой фотографии. Изначально, при Мастере, тут была дверь. А потом ее не стало. Куда она вела? По ту сторону стены сейчас гримерные. И двери там никакой нет! Стало быть, что?

Потап шмыгает.

— Стало быть, вашбродь, тово-этово…

— Стало быть, ее заделали сразу после смерти Мастера. Но зачем?

Мы наклоняемся к провалу и вглядываемся в кромешный мрак. Затем Потап вышибает ногой последний кусок стены и включает фонарь.

За провалом мы видим круто уходящие вниз ступени.

Узкая, спрятанная в стене лестница, винтом уходит все дальше и дальше, вглубь земли. Щербатые, грубого камня стены находятся так близко, что идти приходится то и дело касаясь их плечами. Я иду первым, Потап следом. Ступени иногда оказываются полуразрушенными, и тогда приходится прыгать вниз, рискуя сломать конечности.

— Глубоко, — сообщает сзади Потап и его голос тонет в воздухе, как в вате. Пахнет затхлостью и гарью, словно камни впитали в себя вонь нескольких пожаров.

Лестница постепенно выравнивается, становится пологой, а потом и вовсе превращается в коридор с краснокирпичными сводами.

— Это московские подземелья, — говорю я, чтобы разогнать гнетущую тишину. Потап пыхтит и шаркает кувалдой по стенам.

Иногда по пути встречаются низкие каморки, заваленные давно сгнившим мусором, какие-то маленькие помещения за ржавыми дверями, сорванные решетки, дыры в стенах, за которыми нет ничего, кроме холодной мглы. Я иду дальше и наконец понимаю, почему мне не по себе.

Здесь нет следов современности.

В любом московском подземелье всегда по углам разбросаны пластиковые бутылки, пакеты, сломанная техника, следы жизнедеятельности бомжей и диггеров, на стенах — опознавательные знаки, граффити и сообщения о том, что здесь недавно был Вася.

В этом подземелье нет ничего подобного. Я сворачиваю в одну из каморок, шевелю ногой кучу гнилого тряпья. Фонарь выхватывает из темноты серое сукно, почти скрытое черной плесенью. Какие-то бурые мелкие детали одежды, то ли воротники, то ли погоны. Нечто скомканное, сплюснутое в круглый пухлый блин. Только приглядевшись я понимаю, что это изуродованный мужской цилиндр. Возвращаюсь в коридор.

— Вашбродь, — встречает меня встревоженный голос Потапа. — Там еще один ресторан!

— Что ты несешь, Потап, — цежу я сквозь зубы, чувствуя, как сползает по спине холодный пот. — Откуда здесь ресторан?

Коридор заканчивается. Мы стоим в низкой, широкой зале. Сводчатые потолки нависают над головой, они покрыты мхом и плесенью. Толстенные кирпичные столбы почернели, и торчат из них шипы с давно погасшими газовыми рожками. Скачущие лучи наших фонарей выхватывают из тьмы проваленные дощатые столы, лавки. Мне кажется, что кое-где на столах я вижу остатки еды, кувшины, тарелки, но приглядываюсь и понимаю, что это лишь кучи гнили. Свет фонарей уходит далеко вглубь залы и там рассеивается, среди бесконечных рядов трактирной утвари.

Чтобы унять дрожь, я ориентирую наш подземный путь по сторонам света, и тихо говорю:

— Вот они, знаменитые подвалы разгульного «Крыма».

— Чего й это, — непонимающе лупает глазами Потап.

Мы бредем вдоль столов и лавок, и тени ползут вслед за нами, будто призраки навсегда оставшихся здесь мертвецов. Кое-где я замечаю белеющие под столами кости и отвожу взгляд.

— Тут гудел не умолкая разбойный люд, — говорю, разгоняя тишину. — Тут гуляли с ночи до утра знаменитые барышники, шулера и аферисты со всей округи. А фартовые деляги набегали --">