Олег Аркадьевич Тарутин - Приблудная Нюкжа

откладывая споловиненное на грядущее, на сберкнижку, где эти сбережения в одночасье и обратились в пыль. Массовая эта грабиловка общеизвестна, как общеизвестно и то, что на Руси она — не последняя.

Ныне оставалось утешаться рассуждениями немногих преуспевших в новых условиях литераторов, что, дескать, все правильно, что и на Западе, так, мол, и там писательство — роскошь, позволительная лишь весьма состоятельным людям, зарабатывающим на жизнь совершенно иным способом. Это справедливое рассуждение отбрасывало Спасова к давним его полигонным временам, жаль только, что годы были уже не те…

В настоящее время Егор Сергеевич пытался пробиться к прожиточному минимуму сразу по двум вахтерским направлениям: в посудо-хозяйственном магазине на Охте (с 8 вечера до 8 утра, через двое суток на третьи) и в одном полуразбежавшемся НИИ в Автово (сутки через трое).

К вахтерству Спасов привык быстро: и там и там работа была необременительной. В магазине его просто закрывали на ночь, как кота в амбаре, а утром выпускали на волю. Задачей его было не проспать ночного пожара или бандитского налета, а в случае таковых звонить изнутри, куда следует. При дежурстве в НИИ к таким же ночным заботам присовокуплялись и дневные: выдавать ключи от кабинетов сотрудникам и подзывать их к телефону, буде позвонят. Одним словом, и там и сям можно было писать. Туговато Спасову приходилось лишь в те дни, когда по графику НИИшное дежурство следовало впритык за посудо-хозяйственным и ему приходилось колесить со службы на службу через весь город, порой даже не заскочив домой.

С появлением же в квартире Нюкжи заскакивать домой стало необходимо: во-первых, задать собаке корму на сутки, а во-вторых, ликвидировать ее отходы, сиречь, мочу.

Я заранее прошу прощения у особо брезгливого читателя, но без упоминания этого естественного отхода мне в рассказе просто не обойтись. А кроме того, присевшая по естественной надобности собака, тем более щенок, вряд ли может оскорбить эстетическое чувство, так же, как, скажем, сидящий на горшке ребенок.

Уже в первые дни совместного проживания выяснилась удивительная, прямо-таки фантастическая особенность Нюкжиного организма: щенок совершенно не выделял твердых остатков, все съеденное и выпитое им выходило в виде жидкой фракции. Пораженный писатель наблюдал, как время от времени, в особенности в первые дни, Нюкжа, задрав хвост, группировалась в известной собачьей позе, напряженно тужилась и сама недоуменно оборачивалась, точно не веря тщетности своих усилий. После этого она бежала на отхожий поднос и безо всякого труда изливала там накопленное. Причем в таких количествах, что во время суточных своих дежурств Спасов с тревогой думал: не просочилось бы к нижним соседям.

И еще одна физиологическая особенность была присуща Нюкже: на улице она не выделяла из себя ни единой капли, при любой длительности прогулок. Вообще же из дому она выходила крайне неохотно: видимо, улица прочно сопрягалась в ее памяти с сиротским прошлым. Впрочем, и Спасов на прогулках не настаивал, тем более что вскоре грянули холода.

Каждое утро, когда Егор Сергеевич бывал дома, начиналось для него одинаково. Будила его Нюкжа, царапая лапами одеяло. Убедившись, что хозяин проснулся, она припадала на передние лапы, блаженно вытягивалась и зевала во всю пасть с громким плачущим привизгом. Спасов выпускал собаку в коридорчик, где она тут же оседлывала поднос с подстеленной газетой, заполняя его почти до краев. После этого писатель производил такие операции: сливал жидкое в унитаз, а мокрые газеты, отворачивая физиономию, впихивал в мусорное ведро. «Вот сука привередная! — ворчал он, вымывая под струей в ванной опорожненный поднос. — Газету ей подавай! Она, видите ли, шибко грамотная, задницей она читает!» Но на голый поднос Нюкжа не садилась. И хотя мочилась она лишь дважды в день, что тоже странно, но Егору Сергеевичу приходилось теперь постоянно выскакивать во двор и стучать ведром о края мусорного бака. Газет же у писателя был солидный запас еще со времен несостоявшегося ремонта.

Главной трудностью совместной жизни была кормежка, как с самого начала и опасался писатель. Два едока — не один едок. Бюджет, рассчитанный на спартанский образ жизни одиночки, начал пробуксовывать. Тем более что, насмотревшись по телевизору рекламных клипов, где богатые четвероногие, виляя хвостами, поедали дорогие патентованные смеси, Спасов --">