Роберт фон Штейн Редик - Река теней

достаточно близко, чтобы коснуться багром; она могла бы прыгнуть с ялика прямо на эту сине-зеленую гриву. Она почувствовала, как кто-то тянет ее за руку; она услышала, как квартирмейстер, которого звали Фиффенгурт, умолял ее не пялиться. Но она не могла отвести взгляд. Глаз моргнул — огромный, ужасный, отчаянный и печальный. Она увидела обломанные клыки и черный поток языка. Она увидела железный ошейник, утопленный в гриве, и удило, похожее на ржавый ствол дерева, врезающееся в плоть в задней части рта. Она увидела цепь, прикрепленную к удилу и поднимающуюся из пены. Все это за долю секунды, как раз перед тем, как цепь ударила по корпусу, наполовину выдернув лодку из волн; ее голова резко откинулась назад.

Когда красная вспышка боли утихла, Таша снова подняла голову. Волны стали меньше, но в лодке образовалась пузырящаяся течь. Испуганные проклятия, отчаянные взгляды. Пазел Паткендл, самый близкий друг Таши в мире, указал на точку примерно в двадцати ярдах от кормы. Огромная петля змея поднималась там, вращаясь, как секция гигантского водяного колеса, каждая сине-зеленая чешуйка была размером с нагрудник солдата. Дальше на восток поверхность прорезала еще одна петля; а за ней снова поднялась эта ужасная голова, рана на ней изгибалась и извивалась, как второй рот. Зверь направлялся к мысу через залив с его рыбацкой деревней и группой скалистых островков в нескольких милях от берега. Позади самого большого из них стоял на якоре «Чатранд», ожидая их возвращения. Таша могла только слышать, как завыли дозорные.

— У этой треклятой твари нет конца! — сказал один из турахов, не сводя глаз с сочащегося тела змея.

— Тихо, морпех, — прошептал его командир.

— Он опускается все ниже, — сказал мечник Герцил Станапет.

Так оно и было: ниже и еще ниже, пока они больше не могли видеть горизонт под петлей плоти. Дальний виток тоже опускался, и голова существа исчезла из виду. Затем Фиффенгурт зашипел сквозь зубы. Вода вокруг ялика закипела.

Они находились в центре огромной стаи акул, тянувшейся за монстром, как лента ртути — акулы плыли так плотно, что толкали друг друга, брызги летели в лодку. Акулы были стройными, размером с человека, их мертвые глаза были круглыми, как монеты. Таша чувствовала, как каждая морда ударяет по корпусу.

Их количество казалось таким же бесконечным, как длина монстра. Но, в конце концов, стая проплыла мимо, и почти в то же время арка плоти скрылась из виду. От змея не осталось ничего, кроме пенного следа.

Фиффенгурт и солдаты сотворили знак Древа. Мистер Болуту, длому, начал благодарственную молитву лорду Рину. Но Пазел осторожно поднялся на ноги. Таша наблюдала, как он прикрыл глаза, изучая след существа.

Такой маленький, внезапно подумала она. Парню едва исполнилось семнадцать, в том возрасте, в каком она будет через шесть недель, смуглый, как любой смолбой, и даже еще немного темнее, из-за крови. Тонкие руки, свирепые глаза. Не безразлична ли она ему? Не безразличен ли он ей? Значило ли это что-то, это понятие — я не безразличен, я люблю — после вчерашнего? Он вполне мог бы потерять надежду. Он мог бы возненавидеть ее, между делом, как часть ненависти ко всему: новому миру и старому, «Чатранду» и месту, где корабль бросил якорь, испуганным жителям деревни, диким Богам.

Когда молитва закончилась, сержант Хаддисмал, огромный мускулистый турах с кожей, похожей на сапожную, обернулся и свирепо посмотрел на мистера Фиффенгурта.

— Не могу по      ить этим глазам, — сказал он, указывая, как будто его глаза можно было спутать с какой-то другой парой. — Ты бросил румпель, чувак! Какой из тебя гребаный рулевой?

— Тот, который вывел нас целыми и невредимыми из Неллурока, — сказал Герцил.

— Я не спрашивал тебя, Станапет, лады? — огрызнулся турах. — Но я спрошу, еще раз. Что, во имя девяти гнилых Ям, мы здесь делаем? Что вы, ребята, нашли вчера такого, что заставило вас так испугаться, что вы не позволили мужчинам ступить на сушу? Это должно быть что-то похуже, чем еще несколько этих рыбоглазых мерзких тварей.

Пара длому просто посмотрела на него, серебряные глаза сияли на фоне черной-пречерной кожи. Их безразличие к его оскорблениям только подогрело ярость Хаддисмала. Он крикнул Пазелу, чтобы тот сел, а мистеру Фиффенгурту — вычерпывать воду, хотя квартирмейстер уже это делал. Снова

--">