Джордж Алек Эффинджер - Огонь на солнце

бреда. Я всякий раз досадовал на себя еще с полчаса после выключения модификатора. Я презирал себя за то, что согласился носить его, я ненавидел Сайда за то, что он уговорил меня это сделать. Сам-то он со своим драгоценным самомнением в жизни не стал бы носить его. Поэтому роль балбеса досталась мне, несмотря на то, что у меня было вдвое больше внутричерепных модификаций окружающих нас личностей и с избытком всяких задатков, делающих меня зверски талантливым сукиным сыном; меж тем как с этим модди мне приходилось опускаться до уровня овоща.

В автобусе я сел по соседству с Саидом, но не горя желанием разговаривать с ним: не хватало мне еще выслушивать его издевки.

— Что мы получили за этот кусок стекла? — спросил он. Он уже вставил настоящий бриллиант на место в свой перстень.

Я молча отдал ему деньги. Эта была его игра и его деньги. Впрочем, сейчас это меня занимало меньше всего. Я даже не знаю, почему я пошел с ним на это дело. Естественно, не из-за того, что он заявил о своем отказе ехать со мной в Алжир, если я не сделаю этого.

Саид пересчитал деньги:

— Две сотни? Всего-то? Последние два раза мы срывали больше. Ну, да и черт с ними, в Алжире мы сможем спустить на две сотни динаров больше. Слушай, поедем в Касбу? Местные мальчики с глазами газелей и не догадываются, что приближается к ним этой ночью, пахнущей лимоном.

— Старый вонючий автобус к ним приближается, Саид.

Саид посмотрел на меня своими большими глазами, потом засмеялся.

— Ты не романтик, Марид, — сказал он. — С тех пор как твои мозги опутаны проводами, ты стал скучен.

— Как насчет того, чтобы вздремнуть? — Мне не хотелось больше разговаривать, и я притворился, что собираюсь заснуть. Я закрыл глаза и слушал, как подскакивает и грохочет по разбитой мостовой автобус, как без конца спорят и смеются пассажиры вокруг меня. В провонявшем бензином салоне было тесно и душно, но старый автобус час за часом приближал меня к разгадке тайны. В моей жизни наступал момент, когда мне предстояло понять, кто же я такой на самом деле.

Автобус остановился в городе Барбара, Аннаба, и в салон залез старик с седой бородой, продающий абрикосовый нектар. Я взял нектар для себя и Халф-Хаджа. Абрикосы — гордость Мавритании, и этот сок был первым знаменованием моего приближения к дому. Я закрыл глаза, вдыхая нежный абрикосовый аромат, затем глотнул густой сладости. Саид залпом опрокинул свою порцию и ограничился кратким «спасибо». Похоже, он даже и не почувствовал вкуса.

Дорога извивалась к югу от темного невидимого побережья в сторону города Константины. Хотя было уже поздно — приближалась полночь, Я сказал Саиду, что хочу сойти с автобуса и поужинать. У меня с полудня во рту не побывало ни крошки.

Константина построена на высоком и крутом известковом уступе, это единственный древний город в Восточном Алжире, переживший столетия иностранных нашествий. Правда, меня сейчас занимало одно — еда. В Константине есть местное блюдо под названием «хорба бейда бел кефта» — суп с фрикадельками, который готовят с луком, перцем, куриными потрохами, миндалем и корицей. Я не пробовал его лет, наверное, пятнадцать, и меня ничуть не заботило, что мы можем опоздать на автобус, после чего придется сутки ждать следующего; я был твердо намерен отведать этого супа. Саид решил, что я рехнулся.

Я съел свою порцию, и, должен признаться, это было объедение. Саид молча наблюдал за мной, потягивая чай. Мы успели на автобус. Я ощущал себя восхитительно, согретый чувством сытости, приправленным ностальгическим жаром. Я занял место у окна, надеясь, что увижу знакомый ландшафт, когда мы будем проезжать через Джиель и Мансурию. Конечно, за окном, как и в моем кармане, не было видно ни зги, кроме луны и пылко сверкающих звезд. Все же я притворялся, что могу отметить вехи, означавшие мое приближение к Алжиру, городу, где провел большую часть детства.

Когда вскоре после восхода солнца мы наконец доехали до Алжира, Халф-Хадж энергично затряс мое плечо и вывел из полудремы. Я и не заметил, как уснул, отчего чувствовал себя омерзительно.

В голове трещало битое стекло, а в шее был ущемлен какой-то нерв. Я вытащил аптечку и заглянул внутрь. В каком состоянии лучше въезжать в Алжир: галлюцинирующим, обдолбанным и в припадке сомнамбулизма или трезвым субъектом, но с тяжелой головой и ноющей шеей? Принятие решения было делом непростым. Я выбрал свободу от боли, но в ясном сознании, --">