Матвей Крокодилов - Будённый Двадцать Шестой (СИ)

Площадь. Там всё было как обычно, если не считать крошечного пятнышка над жёлтыми колоннами Мэрии - хорёк невольно задержал на нём взгляд и чем больше разглядывал, чем больше оно ему не нравилось. Даже цвет был какой-то неприятный, не конкретный, а словно переливающийся из одной неопределённости в другую.

  Стена щербатая, словно под заказ, однако добраться до флагштока оказалось совсем непросто. Серебристая трубка так и дребезжала под лапками - спасибо, хоть скобы держались.

  Непонятное пятнышко оказалась крохотным лоскутком ткани, плотным и влажным, словно нераскрывшийся бутон. Пока можно было разглядеть только пунцовый фон, непонятный золотистый контур в середине и мягкий жёлтенький пушок по краям.

  Узнав об этом, Будённый покачал головой и моргнул рубиновыми глазами.

  - Через дня четыре он раскроется как полноценный флаг. С гербом и бахромой.

  - А потом?

  - Придёт тот, чей герб будет на флаге, и попытается занять город. Ты что-то хочешь спросить?

  - А как они его... ну, вырастили?

  - А как выращивают Яйца Зябликов? Их никто не выращивает. Они сами растут.

  - И что, пока оно не вырастет, мы так и не узнаем...

  - Это Железный Феликс,- Будённый развернулся к своему бункеру, прогрохотал по ступенькам и зашагал где-то в глубинах, которые Эразм так и не рискнул залезть.

  - Как ты узнал?

  Ответа не было.

  На серой стене бункера, достаточно высоко, чтобы было видно с улицы, висит пятнистая от ржавчины табличка. Чёрными буквами по белой краске, на диво чётко и тщательно: "БУДЁННОГО 26".

  Случалось, Эразм задумывался - который из Буденных первичней и существуют ли Будённые Двадцать Четвёртый, Двадцать Восьмой или Восемьсот Девяносто Пятый?

  Сегодня думать было некогда - Буденный собирался на битву. Из подвалов поднялся рогатый боевой конь АГР7 вер.Б, отлитый, казалось, из цельного чугуна; седло его топорщилось пулемётами, а с правой стороны подмигивал ацетиленовый крис, вскрывавший железобетон, словно булочку.

  Эразм еле-еле успел закончить с машиной и всё утро носился с маслёнкой, смазывая всё, что могло сказаться на мобильности.

  - Спасибо тебе,- наконец, сказал Будённый,- Сейчас мой долг - отблагодарить тебя и, к величайшему счастью моему, я знаю, чего ты хочешь больше всего на свете. Я скажу, откуда я узнал про Феликса.

  Эразм так и замер с полуоткрытым ртом. Железобетонная проницательность Двадцать Шестого и вправду могла раздавить.

  Далеко-далеко - на мосту? наверное... - загрохотало и заревело в двести тысяч раз громче, чем прежде. Задрожал асфальт, затрепетали стены, задребезжала вывеска...

  Будённый дождался, когда стихнет, и сказал всего одно слово:

  - Радиолокация.

  Всхлипнули и распахнулись ворота. Будённый выступил на мостовую, свернул, и двинулся навстречу грохоту. Много позже, когда одинокий всадник уже почти растворился в сером желобе улицы, вокруг него замелькали, стягиваясь, мутные тёмные пятна.

  Это были Тени. В той битве они сражались на его стороне.

  Грохот, грохот, грохот. Жаркий и фыркающий грохот взрывов, сухой и удушливый разрушений, железное "га-га-га" световых пулемётов и ещё десять тысяч иных грохотов: плачущих, стонущих, отчаянных, бессмысленных, глупых, вездесущих, звенящих и несуществующих. Спёртых, вонючих, презирающих, оскорбительных. Провальных, обвальных, застигающих и пугающих. Вездесущих.

  Вечером Эразм взобрался на Вышку. Вся конструкция ходила ходуном, а один прожектор уже начал крениться. Чувство было, словно оседлать флюгер.

  Битва шла огромной дугой по всему фронту - от Парка и до Газонокосилки. На два-три квартала вглубь были только чёрный дым, руины и грохот, и только возле Второго Железного мигал крошечный маячок.