Сергей Анатольевич Дормиенс - Человеческое, слишком человеческое

выводом.

Я держал перед лицом ладонь и шевелил пальцами, пытаясь на фоне неба рассмотреть, где там стык синтетического протеза и моей родной плоти: оглядываться по сторонам что-то совсем не хотелось. Вода оказалась гаденьким миром — ярким, красивым, но отвратительно пустым. Наверное, те, кого прислали сюда оценить возможность колонизации, были тонкими натурами. Сразу почувствовали, что это, скорее, мир-могильник, и задвинули планету в конец списка.

Тут хотелось спать. Лежать и дрыхнуть, без конца рассматривая мглистые сны.

— Скажи, ты всем доволен?

Обычно этот вопрос задают мужчины женщинам, а не наоборот. Я скосил глаза и понял, что Аска не о сексе. Рыжая смотрела в фиолетовое предзакатное небо.

— «Всем» — это ты сейчас о чем?

— «Всем» — это значит «жизнью», болван.

Аска потянулась и без упора на руки села. Ее кожа слепила под лучами умирающего солнца, и это было красиво, должно же быть хоть что-то красивое в этом мире, пусть даже это красивое — синтетика.

— Жизнь — дерьмо, Аска. Тебе ли не знать.

— А. Ну, да.

Это я легко отделался. А еще мне спать охота.

— Ты знаешь, почему я пошла за тобой?

Сглазил.

Я приоткрыл глаза. Аска все так же сидела, слегка согнув колени, но теперь она обернулась и смотрела на меня из-за плеча. «На руке песок налип», — рассмотрел я. Хороший такой, крупный белый песок. Это, а о чем она, собственно, спрашивала? Ага… Можно, конечно, ответить, что ей больше некуда идти. Что у нее больше ничего нет. Что я могу еще раз превратить ее в набор изувеченных органов — и она все равно меня поймет. То ли запоздалая совесть за Аянами, то ли еще какая тонкость — мне лень разбираться. Аска будет давать подзатыльники на заданиях, обзывать «болваном», но поймет. И ничего не скажет.

О, точно. Когда она поднималась тогда мне навстречу из инвалидной коляски, она ничего не сказала.

С другой стороны, что я знаю о ней? Именно, ничего. И не надо мне оно.

«Как хочешь, — сказал отец. — Хотя фрегат рассчитан на десять человек». Человек?.. Девяносто процентов экипажа и так не люди. «Пусть летит, — сказала Акаги. — Пока я не найду решения, она будет удерживать тебя от безумия». Да, наверное.

Аска ждала ответа, и глаза у нее были совсем тусклые.

— Наверное, потому что ты себя ненавидишь. И поэтому не видишь места лучше, чем рядом со мной.

Рыжая помолчала. Я смотрел снизу вверх в это лицо и видел еще одну причину: ей, как и мне, все равно.

— Потому что я тебя люблю, мудак.

«Вон оно как». Аска улеглась, сцепив ладони под затылком.

— Впрочем, ты тоже прав, — добавила она.

Небо стремительно темнело, и я, засыпая, почувствовал жжение в груди, не беспокоившее меня с тех пор, как в баке с LCL мне заменили сердце. Первый в мире человек с фантомными болями сердца. Шикарно.

Хотя я даже в этом вряд ли первый.

*no signal*

Стены были хороши. Они сочились грязной влагой, и в паре мест я даже увидел кирпичи — с ума сойти, самые настоящие кирпичи. Тут удивительно слабый фон, но я, несомненно, очень глубоко, у самых истоков парящего мегаполиса.

Прожектора в наручах «Серий» пластают темноту сервисного туннеля, меня догоняет запах дыма и озона — оттуда, где в зале я встретился со всем своим бывшим управлением. Бывшим — во всех смыслах. Впрочем, там был не полный состав: Аску еще предстоит найти, но сейчас у нас черед Нагисы. Блэйд раннеры его таки вычислили — в упор не пойму, как, но вычислили, так что я им даже где-то благодарен.

И хватит об этом: счет взаимных услуг оплачен и закрыт.

Вслед за головной «Серией» я вошел в подернутый сыростью зал — когда-то тут была опора одного из кранов, который начал возводить модуль, и на подошве проржавевшего противовеса сидел Нагиса Каору.

— Ты здесь, — сказал он, поднимая голову.

Очевидно. Предсказуемо. Банальный киношный маньяк, которого просто надо прикончить. Сумасшедший спецназовец, возомнивший, что может играть и против хозяев тоже. Хорошо, что мне не интересны мотивы его поведения: уверен, меня бы стошнило от умиления и драматичности исповеди.

Мысль разделилась на девять потоков и привычно скользнула в чужие несовершенные разумы. В мои разумы. «Клинки. Выключить все режимы — просто изрубить его».

Я замер: распадающееся зрение обнаружило на коленях Евы кота — черноухого и голубоглазого. «Сиамец, — вспомнил я каталоги, — но почему-то среднешерстный — переродок какой-то».

--">