Роман Валерьевич Злотников , Даниил Сергеевич Калинин - Пламя войны

С той же кошачьей грацией страж подхватил один из трех заранее заряженных кремневых огнестрелов, покоящихся на специально вытесанной полке, и, тщательно прицелившись, потянул за спуск. Первый же враг, вступивший на узкую часть тропы, сломанной куклой свалился в пропасть – страж достал его на предельной дистанции для огнестрела. Довольно ухмыльнувшись, он подхватил второй, прицелился, потянул за спусковой крючок – и, легко выдержав немалую отдачу тяжелого длинноствольного оружия (лехи стреляли из него только с упора, но куда им до физической мощи горцев!), вновь радостно осклабился: следующий противник, вскрикнув, сорвался вниз.

Страж еще успел отметить странные белые облачка, откуда ни возьмись появившиеся среди атакующих. Они были так похожи на дым сгоревшего пороха…

Звуки выстрелов он не услышал. Просто в единый миг давно возмужавший воин превратился в маленького карапуза, которого так любил подбрасывать в воздух отец. Почему вдруг? Но ведь именно это давно забытое ощущение невесомости, полета стало последним, что почувствовал в своей жизни страж.

Для Вагадара этот день начался столь же бестолково, как и предыдущие три. Он проснулся голым, с трудом разомкнул веки и, не в силах встать, прополз по мягким шкурам снежных барсов к невысокому столу. Однако вождь не сумел преодолеть и половины пути, как его самым банальным образом вывернуло наизнанку.

Как ни странно, после очистился не только его организм, но и мозги, и в первый раз за последние три дня горец захотел не вина – с которым так легко было впасть в спасительное забытье, – а просто воды. Желательно ледяной, из горных водопадов, берущих начало на вершинах ледника, – так чтоб зубы ломило! Эх!

С неприязнью взяв кувшин с вином, Вагадар брезгливо опрокинул его уже на испорченные шкуры, после чего припал к кадушке с прохладной водой. Живительная влага, устремившаяся по гортани к желудку, приободрила горца, и, оставив кадушку, вождь потянулся к небрежно брошенному у стенки мечу. Лишь ощутив родную тяжесть двуручного клинка в руке, Вагадар вновь почувствовал себя прежним – воином, чья воля, сила и удача подчинили ему все горские племена. И ведь это было главной его целью, его главным достижением – сплотить все племена в единый народ, обеспечить безопасную торговлю, что в разы ускорила бы развитие ремесел и, как следствие, общую культуру! А уж там можно было бы подумать о создании государства – настоящего государства! Княжества или, быть может, даже царства! Царь Вагадар I, сам построивший свое царство!

Он уже немало прошел по выбранному в жизни пути, немало сделал для достижения цели. Когда-то несбыточная мечта, совсем недавно она казалась ему уже не столь нереальной, а вполне достижимой. И если раньше он шел вперед, лишь предполагая, что когда-нибудь, быть может, кто-то из его многочисленных отпрысков продолжит дело отца… то совсем недавно ему показалось, что главный успех в жизни, материальное воплощение мечты замаячили где-то на горизонте.

Но три дня назад… Три дня назад его воины перехватили лазутчика старейшин, что должен был объявить его людям волю Совета. Вагадар сам допросил его…

Совет объявил Вагадара вне закона гор!!!

Обычно это означало только одно: законы гор более не оберегали провинившегося, фактически проклятого самыми авторитетными судьями кланов, и каждый, кто захотел бы, мог его безнаказанно убить, отобрав понравившееся имущество или завладев приглянувшейся женой-наложницей. И теперь старейшины поставили его вне закона, после чего даже самые верные воины не имели права ему служить!

Конечно, лазутчик умер. Умерли и схватившие его – как ни было жаль Вагадару, он просто не мог позволить даже слуху просочиться сквозь стены цитадели. Он убил их своей рукой – воинов, что многие годы прикрывали его спину в бою… И самому себе Вагадар мог честно признаться: их смерть была продиктована не столько необходимостью, сколько его собственным страхом – в те первые минуты, когда он узнал волю Совета.

И это мучило его, изжигало все последние три дня – по сути, не меньше, чем страх за свое дело.

Нет, о своем, вероятно, скором конце Вагадар не переживал – он давно презрел смерть, как и большинство горцев после первой настоящей рубки. Но вот за свое дело, за свою мечту – за них он боялся по-настоящему.