Максим Владимирович Альмукаев - Оксюморон

Максим Альмукаев Оксюморон

Окончив ныне труд свой, дозволь мне, нижайшему слуге Твоему, о, читатель, отложив в сторону перо и склонив голову, возложить его к Твоим лотосным стопам, на суд твой. И да будет суд твой строгим, но справедливым.

Автор.

Дело не в дороге, которую мы выбираем, а в том, что внутри нас заставляет выбирать дорогу.

О. Генри

ГЛАВА 1

Жареное Солнце больших городов, – доносился из динамиков бодрый голос Чичериной. Я глядел в запылённое стекло грязной громыхающей маршрутки, на проплывающие мимо, качающиеся в волнах горячего воздуха контуры домов, киосков, фонарей и чугунных оград и думал о том, что в этом июне солнце вполне можно назвать жаренным, ни на йоту при этом не погрешив против истины. Пейзаж за стеклом колыхался в волнах горячего воздуха, словно лёгкие невидимые занавески с изображёнными на них городскими улицами, за которыми спряталось некое иное бытие, которое, казалось, только сделай движение рукой, и оно откроется тебе.

Вскоре маршрутка, повиляв по запруженным автомобилями улицам, упрямо буркнув, словно высказывая недовольство старому сидящему за рулём живописному кавказцу, то и дело виртуозно отсчитывавшему сдачу пассажирам, остановилась напротив стеклянной остановки, сплошь уклеенной разными рекламами и афишами. Я решил, что прогулка будет стоить мне много дешевле чем ещё какое-то время, которое мне предстоит провести в заполненном потными и нервными людьми салоне, и направился к выходу. Едва мои ноги коснулись мягкого от зноя асфальта, меня едва не сбила с ног шумная свора детей. Я остановился, чтобы пропустить мимо себя этот весёлый и шумный тайфун, низвергающий в прогорклый московский зной искристые фонтаны дружного смеха. Посмотрев какое-то время в след ребятне, я медленно побрёл вперёд.

Солнца в этот день было и впрямь очень много. Палящие лучи низвергались на землю неистощимым жёлтым потоком и яркие блики то и дело поигрывали на многочисленных разноцветных плексигласовых квадратах рекламных вывесок и витринах универмагов. Не менее многочисленные растяжки, которые в ветреную погоду надувались, словно романтичные паруса спешащих куда-то фрегатов, сейчас свисали печально сморщенными мешочками. Разнообразные звуки большого города били по моим нервам словно порывы ветра по упругим ветвям сказочного стального леса. Большой город может свести с ума кого угодно, а если он принимается за вас в союзе с погодой, то пиши пропало.

Людям, что встречались мне по дороге, казалось, тоже передавалась вялость, царящая в окружающей меня природе. Да и мне самому, признаться по совести, спешить совсем не хотелось. И у меня на то были весьма веские причины. И уж точно повесомей, чем тридцати пятиградусная летняя жара. Всё дело было в том, что мне некуда было спешить, ибо минуло вот уже несколько часов как я неофициально пополнил огромную армию бездомных, расквартированную по многочисленным подвалам, чердакам и вокзалам Москвы. Перед тем как сесть в маршрутку я также бесцельно бродил по московским улицам пинками толкая перед собою серую кляксу собственной тени. При этом я усиленно вглядывался в это пятно, распластавшееся у меня под ногами, словно на нём вот-вот должен был проступить написанный кем-то мудрым и добрым сценарий моей дальнейшей судьбы. Я не знал, да признаться и не хотел знать, какая роль мне будет отведена в этом сценарии. Меня интересовало сейчас другое: что делать дальше? Царящее вокруг меня желтоватое знойное марево, мне никак не препятствовало, но между тем и найти в нём выход из сложившегося положения мне тоже не представлялось лёгким делом. Кому я нужен в этом знойном лете, в этих закатанных в асфальт, источающий тёплый запах незапамятной смерти, узких московских улочках и сквериках? Да ведь по большому счёту никому! А между тем выход искать следовало, и как можно скорей. Ведь как ни крути, а знойный день рано или поздно с неизбежностью переплавится в холодную ночь, в которую мне будет уже не до душевных рефлексий, или, во всяком случае. Но даже не это было главным. Меня тяготила одна упрямая и умная, мысль: я кажется на этот раз навсегда и окончательно поссорился с Ленкой: так зовут мою, боюсь, теперь уже бывшую супругу. Да-да-да вот наконец-то то, к чему меня на протяжении всей моей матримониальной жизни подталкивали все мои дружки–собутыльники, я нарочно, дорогой читатель, избегаю слова “друг” в применении к данному случаю, ибо --">