Александр Владимирович Плетнёв - Одинокий рейд

Александр Плетнёв Одинокий рейд

Баренцево море.

Зачастую мы состоим из кучи незаметных и обыденных мелочей,

нежели из чего-то большого и важного.

Как там в песне: «…а море смеялось…»??!! Хрен оно смеялось. Здесь, в северных широтах, да ещё в это время года оно, как правило, хмурое, как и небо, набрякшее свинцом низких облаков, плюющееся льдящимися каплями. И ветер, сырой и промозглый, треплющий колючим скрабом мóроси и снежинок единственное, что не укрыто под штормовым плащом — лицо.

Терентьев щурился на ветер, закрывая наветренную щёку отворотом капюшона, глядя с открытого мостика, как при очередной смене курса, крейсер подставляет то одну скулу под удары волн, то другую. Впрочем, при таком волнении, на 16 узлах, 26 000-тонный корабль стальным монолитом взрезал неспокойное Баренцево море, словно не замечая взлохмаченных волн, отбрасывая пенные усы уже ближе к полубаку — следствие большого развала носовых обводов. Иной раз особо рьяная волна вздымала тучи брызг, но высокая носовая конечность и в худшую погоду не допускала забрызгивания палубы.

Взгляд невольно скользнул на рядки крышек-люков, закрывающих главный ударный комплекс — двадцать крылатых ракет «Гранит».

«Всё-таки смеётся, — сделал вывод капитан 1-го ранга Терентьев, командир атомного крейсера «Пётр Великий», — только недобро, как-то, пакостно».

После его вступления в должность командира корабля, крейсер в основном торчал у причальной стенки, лишь пару раз выходя на выполнения учебных задач по стрельбам и маневрированию. Однако эволюции корабля были ограничены по длительности. Экипаж на «Петре» был не доукомплектован и ко всему ещё многие матросы и даже офицеры были новичками. Причина была в систершипе «Петра» — крейсере «Адмирал Нахимов», модернизация и ремонтные работы на котором подходили к завершению. На спешно доведённый до ума «Нахимов», просто не успевали набрать и обучить экипаж. Фактически полный апгрэйд по радиоэлектронной аппаратуре и новым системам вооружений требовал новых людей, с которыми тесно работали заводские специалисты. Но большинство же БЧ^[1], таких как ходовая, румпельная и остальные основные системы остались фактически прежними. Вот этих парней из экипажа «Петра» и забрали на новообкатываемый крейсер.

Командование божилось, что, как только они натаскают там своих новобранцев — людей вернут. Терентьев же не особо в это верил и гонял своих в хвост и гриву. Сначала у причальной стенки по теории и с неработающими механизмами, доводя действия матросиков до автоматизма (типа имитации действий: там повернуть рычажок, тут щёлкнуть тумблером и т. д.). А уж потом и в короткие эволюции крейсера в море. Радовало хоть то, что доходяг-срочников было не более трёх десятков — основной экипаж состоял из офицеров и контрактников.

На командование он был не в обиде, понимая — если бы не обстоятельства с ускоренным вводом в эксплуатацию «Нахимова», то ему вообще не видеть этой должности. Проблема для него была в другом.

С некоторых пор Терентьев заметил, что любовь к морю изменила свой идеалистический окрас. Месяцы рутинной службы на берегу сыто расслабляют: когда приходишь на корабль от уюта и домашних котлет, как на какой-нибудь завод-фабрику, только что, выслушивая бравые рапорты у трапа и на мостике.

«Даже брюшко появляется», — с лёгким презрением думалось ему.

Но эта идиллия с берегом длится недолго и незаметно подкрадывается нудящее ощущение скуки и некий зов моря. И уже вступив на палубу, протопав по переходам, поднимаясь на мостик, вдруг замечаешь, как в тебя проникает через подошву ботинок затаённая вибрация не замолкающих механизмов. И ты невольно достраиваешь в мозгу многоэтажную конструкцию корабля, понимая его величие и силу: начиная от чутких «ушей» локаторных антенн, через посты различных БЧ и покоящихся в контейнерах боевых ракет, выжидающих своего часа, до необузданной, но прирученной энергии ядерной установки.

Последующий выход в море переполняет эйфорией ожидания новизны, сопровождается неким чувством привычной значимости. Однако эта жажда странствий оказывается быстро насыщаемой. Почти мальчишеский восторг куда-то улетучивался, заполняясь учебными или, естественно, условными боевыми буднями. Тянет назад, домой…

— Стар ты стал, — говаривал он порой сам себе, ловясь на очередном хмуром ворчании. И тут же отшучивался, — --">