Петер Слотердайк - Критика цинического разума

Слотердайк П.

Критика цинического разума/Перев. с нем. А. В. Перцева.— Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2001.— 584 с.

Бей в барабан, и не бойся беды,

И маркитантку целуй вольней!

Вот тебе смысл глубочайших книг,

Вот тебе суть науки всей.

Генрих Гейне. Доктрина (перевод С. Я. Маршака)

Великий недостаток немецких умов в том, что они ничего не смыслят в иронии, цинизме, гротеске, издевке и насмешке.

Отто Флаке. Немецко-французское. 1912

На протяжении века философия лежит на смертном одре и не может умереть, ибо задача ее не исполнена. Поэтому конец вынужденно мучительно затягивается. Она или похоронила себя, предавшись пустой игре в мысли, или пребывает в агонии, во время которой ее посещают откровения и она высказывает то, что забывала сказать на протяжении всей жизни. Перед лицом смерти ей хочется быть чест­ной и открыть свою последнюю тайну. Она признает: все великие темы были сплошь уловками и полуправдой. Прекрасные, но тщетные взлеты мысли: Бог, Универсум, Теория, Практика, Субъект, Объект, Тело, Дух, Смысл, Ничто — всего этого не существует. Все лишь словечки для юнцов, профанов, клерикалов да социологов.

«Слова, слова-словеса. Стоит им воспарить однажды — и ты­сячелетия могут истечь, а полет их все никак не окончится» (Готфрид Бенн. Эпилог и лирическое Я).

Готовая к признанию, последняя философия числит все, подобное этому, по ведомству истории — туда же, куда и грехи молодости. Ее время минуло. В нашем мышлении больше не осталось ни проблеска от былого взлета понятий и от экстаза понимания. Мы просвещены, мы пребываем в апатии. О любви к мудрости уже нет и речи. Больше нет знания, любителем (philos) которого можно быть. То, что мы знаем, мы не можем любить, но, напротив, задаемся вопросом: как нам удается жить, вынося это знание и не превращаясь в каменный столп?

То, что предлагается здесь под названием, намекающим на ве­ликие традиции,— это размышления на тему «знание — сила»; именно этот тезис стал могильщиком философии в XIX веке. Он подводит итог всей философии и в то же время являет собой первое признание, с которого начинается ее агония, продолжающаяся сто­летие. Им заканчивается традиция знания, которое — как свиде­тельствует само его название — было эротической теорией: любовь к истине и истина любви. Из мертвого тела философии в XIX веке являются на свет современные науки и теории власти, такие как политология, теория классовой борьбы, технократия, витализм — в любом обличье вооруженные до зубов. «Знание — сила и власть».

Эта формула ставит точку, завершающую неизбежную политизацию мышления. Тот, кто высказывает этот тезис, с одной стороны, вы­дает истину. Но, высказывая его, он желает достичь большего, чем просто истина,— он намерен включиться в игру власти.

В те же самые времена, когда Ницше начал выявлять скрываю­щуюся за всякой волей к знанию волю к власти, старая немецкая социал-демократия призвала своих приверженцев включиться в гонку за знанием, которое есть власть. Там, где откровения Ницше обна­руживали претензию стать «опасными», холодными и лишенными всяческих иллюзий, социал-демократия подавала себя прагматич­но и выказывала просто душно-добропорядочную радость от обра­зования, словно в старые добрые времена. И в том и в другом случае речь шла о власти: Ницше говорил о ней, с позиций витализма под­рывая основы буржуазного идеализма, а социал-демократия — пы­таясь благодаря «образованию» обрести такие же шансы на власть, какими располагала буржуазия. Ницше уже учил реализму, кото­рый должен был облегчить грядущим поколениям буржуазии и мел­кой буржуазии расставание с идеалистическим лживым вздором, сдерживавшим волю к власти; социал-демократия стремилась стать сопричастной тому идеализму, который до сих пор таил в себе обе­щание власти. У Ницше буржуазия уже могла научиться изощрен­ности и умным грубостям воли к власти, утратившей идеалы, тогда как рабочее движение засматривалось на идеализм, который был более к лицу его еще наивной воле к власти.

К 1900 году радикальное крыло левых перестало в чем-либо уступать правому цинизму власть имущих. Это состязание между цинически-оборонительным сознанием старых носителей власти и утопически-наступательным сознанием новых представляло собой политико-моральную драму ХХ