Библиотека knigago >> Науки общественные и гуманитарные >> Литературоведение (Филология) >> Пушкин и традиция стихотворной речи XVIII века


Кевлин Хенни Эта книга является ценным справочником для Java-разработчиков всех уровней. Автор Кевлин Хенни глубоко разбирается в тонкостях языка и делится важными советами и передовым опытом. Книга разделена на 97 коротких глав, каждая из которых посвящена определенной теме или концепции. Такой формат позволяет читателям быстро находить необходимую информацию и легко усваивать ее. Хенни охватывает широкий спектр тем, от основ языка программирования до продвинутых концепций, таких как...

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА

Невидимая река. Эдриан Маккинти
- Невидимая река

Жанр: Детектив

Год издания: 2011

Серия: Лекарство от скуки

Ирина Сергеевна Ильинская - Пушкин и традиция стихотворной речи XVIII века

Пушкин и традиция стихотворной речи XVIII века
Книга - Пушкин и традиция стихотворной речи XVIII века.  Ирина Сергеевна Ильинская  - прочитать полностью в библиотеке КнигаГо
Название:
Пушкин и традиция стихотворной речи XVIII века
Ирина Сергеевна Ильинская

Жанр:

Литературоведение (Филология)

Изадано в серии:

неизвестно

Издательство:

Наука

Год издания:

ISBN:

неизвестно

Отзывы:

Комментировать

Рейтинг:

Поделись книгой с друзьями!

Помощь сайту: донат на оплату сервера

Краткое содержание книги "Пушкин и традиция стихотворной речи XVIII века"

Аннотация к этой книге отсутствует.

Читаем онлайн "Пушкин и традиция стихотворной речи XVIII века". [Страница - 3]

стр.
остальных указанных случаях, в которых он так же, как и нощь, обозначал определенную часть суток. Полнощь имеет здесь значение «север, северная страна», значение, которое в поэзии того времени, в частности и у молодого Пушкина (до 1822 г.), могло быть выражено также и нейтральным синонимом полночь (см., например, «Руслан и Людмила», I, 258),[10] однако в данном случае Пушкин предпочел именно этот стилистически окрашенный вариант, более соответствующий жанру стихотворения в целом и сочетанию царь полнощи, в которое он входит.

Во всем последующем творчестве поэта мы встречаемся с этим высоким вариантом всего лишь один раз и только именно в этом метафорическом значении в стихотворении 1824 г. «Недвижный страж дремал на царственном пороге»:

Во цвете здравия и мужества и мощи,

          Владыке полунощи

Владыка запада, грозящий, предстоял.

Важно отметить при этом, что в стихах, написанных после 1821 г., Пушкин ни разу не употребил нейтрального полночь в метафорическом значении (север, северная страна), как это он делал раньше. Таким образом, выбор высокого варианта в этом случае был продиктован семантикой слова в составе перифразы владыка полунощи. Можно сказать поэтому, что не рифма определяла здесь выбор синонима, а, наоборот, выбор синонима определил соответствующую рифму.

И в то же время высокое звучание полунощи при наличии в этом стихотворении и других подобных стилистических элементов (здравие, десница и др.) отвечало общему стилю этого произведения, которое, как отмечает Б. В. Томашевский, «написано непривычными для Пушкина и уже несколько архаичными одическими строфами».[11]

Стилистически же окрашенные элементы нощь и полнощь в прямом значении определенных временных отрезков, употреблявшиеся в раннем творчестве поэта в стандартно-рифмующей паре, в его зрелом творчестве вообще отсутствуют.

В это время Пушкин избегает традиционного применения высоких архаизмов, подчиненного технике стихосложения и стиравшего смысловые различия синонимов, но не отказывается от них вообще. Напротив, учитывая индивидуальные семантические отличия высоких элементов, он возводит их в ранг художественно-изобразительных средств, подчиненных выполнению конкретных художественных заданий. Он извлекает из запасников общелитературного языка своего времени даже такие лексические архаизмы, которые отсутствуют в его ранних стихах, хотя соответствующие нейтральные синонимы в них употребляются. Таковы, например, высокие элементы блато («Медный всадник»), млат («Полтава»), праг («Сто лет минуло, как Тевтон») и некоторые другие.

Различие в употреблении высоких стилистически окрашенных элементов в разные периоды творчества Пушкина заметно проявляется также в синонимической паре пиит — поэт. В ранних (собственно лицейских) стихах Пушкина употребление этих синонимов в подавляющем большинстве случаев обусловлено рифмой и не связано ни с жанром данного произведения, ни тем более с каким-либо специальным художественным заданием. Пиит обычно рифмует с формой третьего лица глагола (спит, томит, воспарит и т. п.), с соответствующими формами существительных (пиита — Демокрита, пиит — Аонид и т. п.); поэт — с формами других существительных (поэт — кабинет, поэту — рассвету, поэты — клевреты и т. п.), причем в одном и том же стихотворении могут присутствовать оба синонима, каждый со своими рифмами (см., например, «Тень Фон-Визина»). В не обусловленном рифмой положении, как правило, употребляется нейтральный синоним поэт (см., например, «Городок»: Поэт в поэтах первый… и др.) и только один раз — пиит в «Воспоминаниях в Царском селе» (О естьли б Аполлон пиитов дар чудесный Влиял мне ныне в грудь!), где его стилистическая функция очевидна.

Употребление тех же синонимов в последующем творчестве Пушкина совсем иное. Оно свидетельствует об употреблении высокого синонима в тех случаях, когда он соответствует определенному художественному замыслу поэта и может быть поэтому индивидуально стилистически мотивирован. Достаточно указать, с одной стороны, на стихотворения «Мордвинову», «Памятник», на «Бориса Годунова» (Краков, Дом Вишневецкого), в которых пиит служит одним из средств воссоздания стиля определенного поэтического жанра или речевой манеры определенной эпохи или среды. С другой стороны — на «Евгения Онегина» (Какой-нибудь пиит армейский Здесь подмахнет стишок --">
стр.

Оставить комментарий:


Ваш e-mail является приватным и не будет опубликован в комментарии.