Евгений Сергеевич Громов - Трагический художник России

него религиозного чувства. И одновременно подчеркивал, что «более достойных людей, чем религиозники, в лагерях я не видел». Евангелие, Библия были у него, можно сказать, в крови. Ссылками на них, обычно неявными, полны его рассказы. Восхищаясь иконами Андрея Рублева, Шаламов писал, что «не кисть художника удерживает образы Бога на стенах, а то великое и сокровенное, чему служила и служит религия».

Шаламов не исполнял обрядов, считая, что это для Бога неважно. Он полагал также, что не надо всуе тревожить Его и тем более возлагать на Него ответственность за наши собственные грехи. Человек обладает свободной волей, и от него зависит, а еще больше от общественных условий, куда она будет направлена. Бог для Шаламова является прежде всего олицетворением нравственности, ее идеала, увы, трудно достижимого, а может быть, и вовсе не достижимого. И скорее всего не достижимого. Создатель «Колымских рассказов» во многом пессимистически смотрел на будущее человечества. С годами, с неприкаянной старостью росло у него разочарование в жизни, усиливалось трагедийно-негативное ее восприятие.

Однако не только отчаяние ощущаешь, читая колымскую прозу и колымские стихи Шаламова. Тут же ловишь себя на другом. От чтения Шаламова не опускаются руки, не уменьшается желание жить. И жить активно, деятельно. В свете описываемого на страницах его книг собственные горести и неудачи кажутся чем-то несущественным, суетным.

В свое время в самиздате ходило письмо Фриды Вигдоровой Шаламову. «Я прочитала ваши рассказы. Они самые жестокие из всех, что мне приходилось читать... Но почему же закрываешь рукопись с верой в честь, добро, человеческое достоинство?» Вот ответ Шаламова: «...Почему «Колымские рассказы» не давят, не производят гнетущего впечатления, несмотря на их материал... Мне кажется, дело тут в силе душевного сопротивления началам зла, в той великой нравственной пробе, которая неожиданно, случайно для автора и для его героев оказывается положительной пробой... Я видел много такого, чего человек не должен, не имеет право видеть. Душевные травмы — непоправимы. Душевные «обморожения» — необратимы... И вдруг оказывается, что и душевных, и физических сил хватает еще на что-то, что позволяет держаться, жить...»

Шаламов убедительно создает образы подлинных героев, с исключительно высокой мерой «и душевных, и физических сил». Зачастую они прилагаются лишь для того, чтобы не умереть, выжить, но не за счет ближнего, а мобилизуя все в себе, г своем существе. Такое «лишь», может быть, и недорого стоит в обычной жизни. Но оно оказывается самым дорогим, высшей пробы, в жизни лагерной, ориентированной на уничтожение человека.

В шаламовских произведениях присутствует всегда один герой, которому веришь абсолютно, перед которым преклоняешься,— это он сам, автор. Документальность «Колымских рассказов» — фактор не только эстетический, но и этический. Если конкретный человек, Варлам Тихонович Шаламов, смог достойно выдержать все круги колымского ада и написать о нем кистью мастера, то это — потрясающий подвиг, которому трудно найти аналог.

Произведения Шаламова — это своего рода житие святого человека, какими бы личностными слабостями и недостатками он ни обладал и как бы сложно ни относился к религии и Богу. Самая жизнь Шаламова — это чудо, которое состоялось. Из всего сказанного не вытекает, что надо литературоведчески или как-то еще канонизировать Шаламова. Его произведения и миропонимание должны подвергаться обычному объективно-критическому анализу. И при всем том мы всегда будем помнить, что он был подвижником, страстотерпцем, трагическим героем российского трагического бытия.

--">