Антуан Компаньон - Лето с Монтенем

о целях и средствах, о государственных интересах. В моде тогда был Макиавелли и политический реализм, который воплощала Екатерина Медичи, дочь Лоренцо II, которой посвящен труд итальянского ученого Государь. Королева-мать, вдова Генриха II, мать трех последних представителей династии Валуа, она приняла одно из самых гнусных решений эпохи – устроить резню Варфоломеевской ночи.

Во имя государственных интересов – ради стабильности государства, рассматриваемой как высшее благо, – макиавеллизм позволяет лгать, нарушать слово, убивать. Монтень не пошел бы на это никогда. Он презирает ложь и лицемерие, всегда предстает таким, каков он есть, говорит, что думает, не оглядываясь на обычаи. Скрытности он предпочитает откровенность, прямодушие, порядочность. Для него цель не оправдывает средства, и он не готов принести в жертву государственным интересам мораль частного лица.

Причем он приходит к выводу, что подобное неразумное поведение не просто не причинило ему никакого вреда, но, более того, принесло пользу. Оно оказалось не только честнее, но и полезнее. Публичному человеку достаточно единожды солгать, и ему больше никто не будет верить: станет ясно, что он готов идти на временные уловки, не заботясь о последствиях, и, следовательно, поступает неразумно.

Согласно Монтеню, искренность, верность своему слову вознаграждается сторицей. Даже если вас не побуждают к честности нравственные убеждения, в ее же пользу говорят практические доводы.

2 Беседа

Как Монтень ведет себя в разговоре, будь то обычная беседа или более формальная дискуссия? Он объясняет это в главе Об искусстве беседы третьей книги Опытов. Разговор – это диалог, обмен мнениями. Монтень предстает перед нами как человек, внимательный к мыслям других, открытый, доступный, не стремящийся упрямо, безоглядно, во что бы то ни стало стоять на своем:

Кто бы ни преподносил мне истину, я радостно приветствую ее, охотно сдаюсь ей, протягиваю ей свое опущенное оружие, даже издалека видя ее приближение. Если, критикуя мои писания, принимают не слишком высокомерный и наставительный тон, я охотно прислушиваюсь и многое меняю в написанном мною скорее из соображений учтивости, чем для того, чтобы действительно произвести какие-то улучшения. Даже в ущерб себе я готов легко уступать критикам, чтобы поддерживать и поощрять в них желание свободно выражать свои мнения (III. 8. 181–182).

Монтень уверяет, что уважает истину, даже когда она исходит из уст того, кто ему не симпатичен. Он не гордый, возражения не загоняют его в тупик и не заставляют чувствовать себя униженным, ему даже нравится, когда его поправляют, если он ошибается. А вот высокомерные, нетерпимые, уверенные в своей правоте собеседники ему не по вкусу.

Таким образом, он кажется в высшей степени честным и свободомыслящим человеком, любящим идеи без оглядки на самомнение и не претендующим на истину в последней инстанции. Беседа для него – это не битва, которую нужно выиграть.

Однако Монтень сразу оговаривается: он уступает тем, кто ему возражает, не столько ради улучшений в себе самом, сколько из учтивости, особенно если его оппонент демонстрирует заносчивость. В этом последнем случае Монтень соглашается, внутренне оставаясь при своем мнении. Разве это не уловка, идущая вразрез с его постоянным восхвалением искренности? Своим самоуверенным собеседникам, да и остальным, он без особого сопротивления, из вежливости дает почувствовать себя правыми, чтобы они и впредь рассеивали его заблуждения, просвещали его. Нужно отдать оружие в руки другого или, по крайней мере, уверить его в этом, чтобы он не боялся высказывать свое мнение в будущем.

Однако современников моих крайне трудно вовлечь в такой спор: у них нет мужества указывать собеседнику на его ошибки; не хватает у них духу и на то, чтобы самим принимать его замечания, и друг с другом они всегда говорят неискренно. Я настолько люблю, чтобы люди обо мне судили и узнавали мою подлинную сущность, что мне почти безразлично, идет ли речь о том или о другом. В воображении своем я так склонен противоречить самому себе и осуждать самого себя, что мне всё равно, если это делает кто другой: главное ведь то, что я придаю его мнению не больше значения, чем это мне в данный момент угодно. Но я прекращаю спор с тем, кто уж слишком заносится: я знавал одного человека, который обижается за свое мнение, если ему недостаточно

--">