Игорь Владимирович Курукин - Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

психологии людей той эпохи, социокультурных механизмах функционирования власти, представлениях о ней в обществе, взаимодействии небольших групп и отдельных лиц в политике, что свойственно для современных подходов к изучению политической истории, которые можно назвать «политической антропологией».^[13]

В своё время один из героев братьев Стругацких жалел, что в учебных заведениях Земли не проходил «курс феодальной интриги», так понадобившейся ему при исполнении миссии в средневековом обществе. Сейчас изучение заговоров, переворотов и других элементов политической культуры уже признаётся заслуживающим внимания со стороны академической науки, свидетельством чего является сборник исследований такого рода, посвящённый политическим интригам и переворотам на Востоке.^[14]

Наша работа отчасти восполняет пробел в историографии и заставляет пересмотреть целый ряд закрепившихся в ней представлений, касающихся последствий петровских преобразований. В центре изучения находится серия политических событий 1725, 1727, 1730, 1740–1741 и 1762 гг., традиционно носящих в историографии название «дворцовые перевороты»: переходы престола сопровождались конфликтами в правящих кругах, устранением с политической сцены министров-временщиков или даже самих государей и утверждением у власти новых придворных группировок.

Мы понимаем известную условность хронологических рамок исследования (1725–1762 гг.), поскольку проявления политической борьбы в «верхах» имели место и до, и после указанных временных границ. Работа содержит экскурсы в «переворотные» сюжеты допетровского времени и XIX–XX вв., однако события 1801 г. всё же оставлены за рамками исследования, что в какой-то степени можно объяснить наличием других работ, посвящённых этому сюжету.^[15]

Основная цель исследования состоит в выявлении закономерностей появления, функционирования и развития феномена дворцового переворота в отечественной политической истории, что необходимо для подтверждения выделения периода 1725–1762 гг. в качестве особого этапа развития российской модели самодержавной монархии. Мы попытались установить причины появления серии дворцовых переворотов в контексте развития российской государственности. Предложена типология дворцовых переворотов в зависимости от их целей и круга участников; прослежено влияние политической борьбы на изменения персонального состава руководства коллегий, ряда других центральных учреждений и губерний Российской империи; сделана попытка выявить связь «переворотных» действий с различными уровнями политического сознания российского дворянства.

Ключевым понятием в работе является «дворцовый переворот». Современники самой «эпохи дворцовых переворотов» именовали их «великим и редким делом», «предприятием», «переменой».^[16] Неизвестный русский мемуарист употреблял целый набор слов: «заговор», «смелое» или «дерзновенное предприятие», «вступление в правление», «счастливое событие», «перемена», «удар».^[17] Историк М. М. Щербатов в отношении вельмож предпочитал говорить о «падении», а переворот 1762 г. определял как «возмущение».^[18]

Использовался для обозначения явления и термин «революция» (со значением «серьёзное изменение», «отмена»^[19]). По-видимому, такое понятие стало наиболее употребительным в России: так характеризовали события 1762 г. и автор популярного сочинения о перевороте 1762 г. француз К. Рюльер, А. Р. Воронцов, А. Т. Болотов и Г. Р. Державин.^[20] Однако в русский язык XVIII столетия это слово не вошло; словарь Российской Академии (под редакцией Е. Р. Дашковой) и другие словари того времени его (как и русский синоним «переворот») не содержат.^[21]

В то же время писавшие по-французски авторы употребляли применительно к российским реалиям 1740–1741 гг. термин «coup» («удар»), «coup d'etat» или «revolution»; как синонимы их использовал Фридрих II.^[22] Екатерина II избегала какого-либо определения совершённого ею переворота; но в письме на русском языке (10 июля 1764 г.) к Н. И. Панину охарактеризовала неудавшуюся попытку В. Мировича возвести на престол Ивана Антоновича как «дешператный и безрассудный coup».^[23] Таким образом, язык самой эпохи, по-видимому, не знал чётких определений и границ явления. Можно, пожалуй, выделить только одну закономерность: указанные выше понятия «coup», «coup d'etat» или «revolution» применялись только к переворотам 1740–1741 и 1762 гг.; политические --">