Василий (Фазиль) Давыдович Ирзабеков - Тайны русского слова

который ушел добровольцем на фронт, прибавив себе возраст, был пленен, прошел ад фашистских концлагерей, откуда бежал и сражался партизаном в Греции и Италии; после возвращения на родину был сослан в Сибирь, где прошел еще больший, по его же словам, ад ГУЛАГа и откуда тоже бежал; поступил даже в медицинский институт, но был изгнан как бывший в плену; в возрасте двадцати семи лет он умер на руках своей матери глубоким изможденным стариком;

о старшем брате отца Ниджате, которого в нашей семье за необычайную доброту и детскую наивность называли Пьером Безуховым; кадровый офицер и фронтовик, позже он стал хорошим врачом; поздно женившись, он все свое свободное время посвящал мне; прожив 11 лет с семьей в России, где местные жители называли его отчего-то Николаем Александровичем, после смерти матери он все же вернулся на родину; это именно он когда-то первым сказал мне, еще ребенку, удивительные слова о христианской вере и Христе, Которого очень любил, но так и не дошел до храма;

и о многих иных моих соотечественниках, таких разных людях, которые все до единого, возможно сами того не осознавая, как это случается порой с людьми, были согреты щедрым Русским Солнцем.

И нет такого мертвенного, холодного льда, который не растопило бы это Солнце, нет такой мерзости и скверны, которых бы Оно не выжгло. Как нет такого мрака, нет такой тьмы, которую бы не рассеяло великое Русское Солнце.

А еще я молюсь об упокоении души рабы Божией Евдокии, бабы Дуни, как называли ее в семье моей мамы, простой российской деревенской женщины. Она приехала в свое время в Баку, как многие тогда, спасаясь от голода, и стала помощницей в доме моего деда и няней его детей, по сути второй матерью. Когда же семья «врага народа» оказалась выброшенной на улицу с «волчьим билетом», пошла работать на производство, что и спасло мою бабушку Любу, маму и ее сестер от неминуемой голодной смерти, а уже после она нянчила их детей, так и не обзавелась собственной семьей... И если задуматься, что есть Россия в моей жизни и судьбе, то, наряду со многим и многим, объяснимым и не поддающимся объяснению, это еще и баба Дуня. За нее, голубушку, в Церкви частицу вынимают.

Что делать, или Притча о лесорубе

Книга вот-вот завершится — уже надо откланиваться, пора и честь знать. И все же автору не по себе, что так и не прозвучало на ее страницах извечного русского вопроса. Вот именно — а что делать? Хороший вопрос, ничего не скажешь. Но если после всего сказанного кто-то ждет на сей счет еще каких-то рецептов, то их не будет. Одно знаю наверняка — и в жизни нашей, и в языке нашем все может еще счастливо перемениться, но только при одном всенепременном условии, если начнем — пусть мучительно, пусть со скрипом, натужно — но меняться мы сами.

А потому напоследок подарю-ка я моему дорогому читателю коротенькую, но очень мудрую притчу, которую еще ребенком услышал от наших стариков. В ней говорится о том, как в дубовую чащу пришел лесоруб, маленький человек с небольшим топором. Никто из деревьев на него и внимания не обратил, и только старый могучий дуб весь затрясся от страха, кивая в ужасе на топор. В ответ деревья помоложе стали стыдить его, говоря: «Ну, как нам, могучим великанам, может навредить этот крошечный кусочек железа?» — «Не железа этого я боюсь, — ответил седой патриарх, — мне страшно при виде его рукоятки, ведь она из наших».

«Меня здесь русским именем когда-то нарекли...»

И, наконец, о том, что мучило и не давало покоя много лет и только недавно, кажется, отпустило. А виною всему русская пословица: «Где родился — там и сгодился», что жила во мне ядовитой занозой и немым укором. Будем честны, помимо прав юридических, о которых нам так много ныне твердят, существуют — слава Богу! — права нравственные, которые сегодня не в чести. Есть ли у меня, человека другой национальности, рожденного в ином крае, в иной традиции, моральное право говорить, а теперь еще и излагать на бумаге все это?

Непростой вопрос, но с некоторых пор все чаще вспоминаю о том, что, в отличие от многих и многих соотечественников моих, родился еще раз я в возрасте сорока двух лет. На сей раз для жизни вечной. И произошло это главное событие всей моей жизни в небольшом, но дивном московском храме Преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках, Подворье Патриарха Московского и всея Руси. Случилось, как в известной песне: «Меня здесь русским именем --">