Василий Васильевич Розанов - Русский Нил

хр. 15, л. 65–68).

В этих планах заключается вся последующая мысль Розанова, ставшая основанием его будущих сочинений. Именно здесь, в "теме пола", раскрылась природа естественных целей, к которым он обратился в студенческие годы, отказавшись от "искусственных целей", от своего утопического сознания. Тема была найдена, и его "жар и пламень" целиком были отданы, семье и браку, разводу и проблеме незаконнорожденных детей. Розанов весь погрузился в культуру семитского Востока, ветхозаветных преданий и в египетскую культуру. Отсюда, с увлечения "египетскими секретами", начали развиваться в скрытом виде его антихристианские идеи. Консервативный ригоризм 90-х годов стал смягчаться, появилась терпимость к «иноверию», выявились интересы к сектантству и т. д. К этому же времени относится и знакомство с «декадентами» (Д. С. Мережковским, 3. Н. Гиппиус, Д. В. Философовым), собственно, извлекшими Розанова из литературного захолустья, в которое к началу XX века превратилась консервативная печать. Начинает расти его слава как одного из первых "законодателей духа".

Усилия Розанова, направленные на утверждение в обществе культа семьи, который мог бы, по его мнению, обновить разрушающийся современный мир, сопровождались многими трудами. Были опубликованы книги: "В мире неясного и нерешенного" (СПб. 1901; изд. 2-е. 1904), "Семейный вопрос в России" (СПб. 1903, тт. 1–2). Остались неопубликованными "История семьи в России", некоторые книги по смежным проблемам, касающимся темы пола и "религии семьи". Социологи должны обратить внимание на это богатое наследие писателя, одного из самых ревностных строителей русской семьи. Но как и при жизни Розанова, когда общество было всецело занято "глобальными проблемами", так, судя по всему, и сейчас разгадку Розанова пытаются найти в иных темах. Тогда как главный нерв творчества Розанова — семья.

Реализация творческого гения у Розанова всегда была связана с его личностью. Он насквозь проживал свои темы. Розанов неотделим от своей «литературы», а «литература» его неотделима от тех тем и проблем, которыми он бывал захвачен. Особенной "плотностью отношений" Розанова и темы отличается его встреча с культурой семитского Востока.

Розанову не только открывались картины ветхозаветной жизни — он идентифицировал себя с древним иудеем и обладал вполне «ветхозаветными» качествами. Проникновение в душу древнего иудея родило целый ряд превосходных работ по психологии и быту ветхозаветной жизни (см. "Юдаизм"-"Новый путь", 1903, № 7-12; "Чувство солнца и растений у древних евреев"-"Новый путь", 1903, № 3; и др.). Страстность, нетерпимость к иноверию, непоколебимая уверенность в себе и своем деле, любовь к Богу — вот психология Розанова. Надо снова прочесть его "Ответ г. Владимиру Соловьеву" ("Русский вестник", 1894. апрель) или же "По поводу одной тревоги графа Л. Н. Толстого" ("Русский вестник", 1895, № 8) и другие статьи 90-х годов, чтобы убедиться в том, что перед нами человек с ветхозаветной нетерпимостью, ветхозаветный русский. Если же, кроме этого, мы учтем «богостроительство» "своего Бога" у Розанова, то в целом мы смогли бы быть свидетелями того, как образ священной истории Израиля рождается в истории личности Розанова. "История сливается с лицом человека. Лицо человека поднимается до исторического в себе смысла".

Однако когда он занимался проблемами брака и развода, он заботился о русской семье, в педагогических темах его "Сумерек просвещения" он решал проблемы русской школы, а в своих литературных штудиях он занимался почти исключительно русскими писателями. Ветхозаветный Израиль и Египет были нужны ему как мировые высоты, с вершин которых он мог оценивать русские идеалы. Это была его "вселенская истина", и она не допускала к Розанову «национализма». Даже в таком сложном политическом событии, которое потрясло русскую жизнь, так называемом деле Бейлиса, Розанов был «чист», несмотря на крайние его увлечения. Рассматривая "дело Бейлиса" и участие в нем Розанова, можно было бы извлечь из него (для исследования) и некое "дело Розанова". Розанов в круговороте событий отстаивал себя и свое, преданность завету, заключенному со своим Богом, хотя политически в тот момент им легко было «воспользоваться». Важно понять, что и так называемое юдофильство и так называемое юдофобство Розанова росли из одного корня — из невозможности для него находиться на либерально-гуманистической поверхности при истолковании вещей, которые он --">