Андрей Борисович Зубов - Религия Библии. Христианство

Сергеевич Зарецкий, за что я с радостью благодарю его.

Очень трудным оказалось сохранять дистанцию ме­жду личной верой и отстраненным подходом ученого. Я не пытался сделать это всегда и везде, но все же сдер­живал себя. Как и лекции, книга эта должна стать объек­тивным и профессиональным научным повествованием для всех, не только для единоверцев. Скрывать собствен­ную веру я не собирался, но обрушивать на читателя субъ­ективные религиозные переживания полагал неумест­ным. Получилось ли это — судить не мне.

Типология религиозного опыта

Научный подход к той или иной религиозной традиции всегда требует найти ей место среди иных традиций, сравнить ее со всем религиозным опытом человечества. Необходимо это и для гебраики, и для христианства. По моему убеждению, эти религиозные традиции сохраня­ют типичные черты западной религиозности, что отли­чает их от традиций южноазиатских и дальневосточных[1].

Что же такое Запад в этой типологии?

Когда мы говорим о Западе как о политическом или культурном пространстве, вне зависимости от того, вкла­дываем ли мы в это понятие положительный, отрица­тельный или нейтральный смысл, мы обычно предпо­лагаем, что Запад — это то, что находится к западу от нас, к западу от России. Германия или Испания для нас — это Запад, а, скажем, Иран или Египет — не Запад, но Восток, Ближний или Средний. Если же вместо русской мы используем обычную европейскую культурно-гео­графическую привязку, то Передним Востоком будут на­именованы и Балканы, вернее, та их часть, которая до XIX столетия входила в состав Оттоманской империи. Арнольд Тойнби говорил, что граница между Востоком и Западом очень явственно проходит по реке Саве, отде­ляющей Боснию от Хорватии. В этой, последней, систе­ме и Россия — восточная страна, как и ее материнская цивилизация — Византия, Восточная Римская империя.

Но мы будем исходить не из субъективно-простран­ственных и не из оценочно-вкусовых параметров.

Религиевед, при достаточно внимательном вглядывании в изучаемые им традиции Старого Света (об Америках и Австралии разговор совсем особый), без труда обнару­жит три своеобразные формы религиозного сознания, каждая из которых отличается от другой по целому ряду важнейших характеристик. Три эти формы весьма опре­деленно локализуются на географической карте, хотя, безусловно, между ними существуют более или менее обширные контактные зоны, где признаки разных форм сосуществуют. Примечательно, что первые же памятники религиозной письменности и, до некоторой степени, ар­хеология указывают на то, что три эти формы — явление весьма древнее, восходящее к самым ранним письмен­ным и государственным цивилизациям Старого Света.

Так, Египет III тысячелетия до Р.Х. довольно схож с со­временным ему Шумером и раннеминойским Критом, но все эти культуры весьма отличны от Индской цивилиза­ции (Мохенджо-Даро и Хараппа) и от Шанского Китая. I тысячелетие до Р.Х., с обширным кругом письменных памятников религиозного характера, дошедших до нас от Индии и Дальнего Востока, еще более подчеркивает это, замечаемое уже в III тысячелетии, различие. Причем религиозные идеи, мигрируя в иной регион, не столь­ко меняют духовный строй страны иммиграции, сколь­ко сами меняются, приходя в соответствие с духовными традициями земли вселения. Так, ведические индоев­ропейцы, оказавшись в середине II тысячелетия до Р.Х. на полуострове Индостан, совершенно преобразили свое миросозерцание. Между гимнами вед, близкими египет­ским Текстам Пирамид, и Упанишадами огромная ми­ровоззренческая дистанция, в то время как между еги­петскими текстами времени Упанишад (скажем, Книгой Мертвых или Книгой Врат) и текстами III тысячелетия сохраняется большое сходство и явное генетическое пре­емство. В Упанишадах же не раз говорится, что вновь пре­подаваемое учение — это знание, которым не обладал «никто из брахманов», то есть из знатоков вед. Для бо­лее позднего времени очень характерно изменение буд­дистского миросозерцания при продвижении буддизма со своей родины, Южной Азии, на Дальний Восток.

Как бы кому-то, быть может, ни хотелось иного, при­ходится констатировать, что почва цивилизации в зна­чительно большей степени меняет религиозную культу­ру, чем религиозная культура саму эту почву.

Впрочем, есть одно немалое исключение. Те народы, ко­торые

--">