Иван Петрович Реверсов - Апологеты. Защитники Христианства

преступного человека Октавий опять видит такое суждение язычников, которое вполне соответствует их воззрению на религию. Сами привыкшие к обоготворению людей, особенно императоров, они и христианам желают навязать такое же поклонение, не зная того, что Христос, Которого они чтут, был не только не преступник, но и не простой человек, а сам Бог, принявший вид человека. Обвиняя христиан в заклании младенца, язычники опять судят по себе, так как у них существует вытравление плодом детоубийства и приношение детей в жертву. Ничего подобного не встречается в обществе христианском.

«Что же касается нас, – говорит Октавий, – то нам не позволено и видеть человекоубийства, ни даже слышать о них; а проливать человеческую кровь мы так боимся, что воздерживаемся даже от крови животных, употребляемых нами в пищу» (гл. 30).

Еще менее с нравственным обществом христиан мирится обвинение их в половой распущенности, тогда как среди самих язычников она царит во всей силе. Указав при этом на гнусные обычаи персов и заметив, что у египтян и афинян законом допущено супружество с сестрами, Октавий продолжает: «Ваши истории и трагедии, которые вы читаете и слушаете с удовольствием, богаты примерами кровосмешения, и боги, которых вы почитаете, также кровосмесники. А у нас целомудрие не только в лице, но и в уме; мы охотно пребываем в узах брака, но только с одною женщиною, для того, чтобы иметь детей. Собрания наши отличаются не только целомудрием, но и трезвенностью; на них мы не предаемся пресыщению яствами, не услаждаем пира вином; самую веселость мы умеряем строгостью, целомудренною речью и еще более целомудренными движениями тела. Очень многие отличаются всегдашним девством своего не оскверненного тела и этим не тщеславятся; наконец, мы так далеки от кровосмешения, что некоторые стыдятся даже законного совокупления. Мы питаем между собою взаимную любовь и называем друг друга братьями, как дети одного Отца Бога, как сообщники веры, как сонаследники упования», (гл. 31).

Опровергнувши все обвинения язычников и обративши их на них же самих, Октавий приступает к разбору и разъяснению христианских истин, которых касался в своей речи Цецилий. На упрек в безбожии, основанный на том, что христиане не имеют ни храмов, ни жертвенников, Октавий отвечает: «Какой храм Ему (Богу) построю, когда весь этот мир, созданный Его могуществом, не может вместить Его? Стану ли я приносить Господу жертвы и дар, которые Он произвел для моей же пользы, чтобы повергать Ему Его собственный дар? Угодная Ему жертва – доброе сердце, чистый ум и незапятнанная совесть. Посему, кто чтит невинность, тот молится Богу; кто удерживается от обмана, тот умилостивляет Бога; кто избавляет ближнего от опасности, тот закалает самую лучшую жертву». Отвечая на другой упрек Цецилия, что христиане и сами не видят своего Бога, и другим не могут Его показать, Октавий говорит: «Мы потому и веруем в Бога, что не видим Его, но можем Его чувствовать сердцем. Ибо во всех делах Его, во всех явлениях мира мы усматриваем присносущную силу Его, которая проявляется и в раскатах грома, и в блеске молнии, и в ясной тишине неба». Точно также и всеведение Его не подлежит сомнению, потому что, все небесное и земное, и все находящееся за пределами этого видимого мира, все известно Богу, все полно Его присутствия. Он повсюду и не только близок к нам, но и находится внутри нас. Мы не только все делаем пред очами Бога, но, так сказать, живем с Ним» (гл. 32).

Не должно, по мнению Октавия, смущать язычников и христианское учение о разрушении мира и воскресении мертвых. Первое утверждают и языческие философы – стоики, эпикурейцы, Платон. «И нисколько не удивительно, если эта громада будет разрушена тем, кем она устроена». И относительно воскресения мертвых слабый намек дают философы (Пифагор и Платон) в учении о существовании душ по смерти человека, но христианское учение бесконечно превосходит их и по своей полноте, и по своему совершенству. Оно учит не только о существовании душ, но и о воскресении всего человека и в том же самом теле. «В самом деле, кто столько глуп и бессмысленен, что осмелится говорить, будто Бог, Который мог первоначально создать человека, не может потом воссоздать его? Гораздо труднее дать бытие тому, что не существовало, нежели возобновить то, что уже получило его. Думаешь ли ты, что исчезает и для Бога что-нибудь, как скоро скрывается от слабых очей наших? Всякое тело – обращается ли --">