Преподобный Никон Оптинский (Беляев) - Дневник послушника Николая Беляева (преподобного оптинского старца Никона)

является представителем веры. Любовию обладает более других апостол и евангелист Иоанн Богослов. Представителем надежды является Иаков. Поэтому-то Христос, когда хотел показать Свою славу, преобразился именно пред этими учениками.

Я вот все стараюсь разъяснить и показать вам, что такое иночество. Краеугольный камень иночества есть смирение, как я уже сказал».

Между прочим Батюшка рассказал нам здесь про одного монаха, который обладал не только смирением, но и другими добродетелями: терпением и непрестанною молитвою, произносимою в сердце. Один монах, видя огненный столп от крыши трапезы, пришел в трапезу и увидел сего монаха всего в огне, стоящего на коленях и молящегося. Этого монаха, о. Феодота, знает и помнит один скитский монах.

«В Глинской пустыни недавно был рясофорный послушник о. Феодот. Он прежде был солдатом, и за его высокий рост и крепкое телосложение заставили его, когда он поступил в монастырь, носить дрова и воду в кухню. Так он до конца жизни и оставался на этом послушании. Был у всех в презрении, спал где придется, — когда на полу, когда на дровах. Никто не обращал на него внимания. Так он дожил лет до 70-ти.

Однажды о. архимандрит Илиодор, человек доброй жизни, придя от обедни, сел у раскрытого окна в ожидании самовара. Прислонившись к спинке стула, он впал в тонкий сон и видит чудный сад, какой-то неземной. И воздух не такой, и растения, и деревья, и плоды на них не такие, как на земле. Одним словом, сад неизреченной красоты. И вот среди сада о. Илиодор видит о. Феодота.

— Это ты, о. Феодот?

— Я, батюшка.

— Как, ты здесь?

— Да, это мне дано.

— А что это?

— Это рай.

— А можешь ты мне дать этих плодов?

— Могу.

Тут о. Илиодор увидел в раю своего отца и, бросив данные ему плоды, побежал к отцу.

В это время на дворе раздался крик. От этого крика о. Илиодор проснулся, и все исчезло. А на дворе он видит, что за о. Феодотом бежит повар и бьет его палкой по спине. Отец Илиодор остановил истязание о. Феодота, запретив повару бить его. Затем, позвав к себе в келлию о. Феодота, о. Илиодор спросил его, где он был.

— На кухне, — был ответ. — Я не так дрова положил, ну а повар меня и побил; да что? — Мне этого мало, я сам виноват. Да мне и больно не было, я надулся, ну палка и отскакивала от меня, мне и не больно.

— Нет, о. Феодот, скажи мне, где ты сейчас был?

— Да на кухне.

— Встань, о. Феодот, перед образами на колени, и я встану. Я твой духовный отец, скажи мне, где ты сейчас был?

— Ну, если так, то обещайся мне перед Богом, что никому не скажешь этого до моей смерти... — Тот обещался.

— В раю, да и тебя там видел.

Тут о. Илиодор понял, что он видел не простой сон, а действительно сподобился видеть рай.

— А что, о. Феодот, могли бы очутиться при мне те плоды, которые ты мне дал?

— Конечно, но, значит, так судил Бог...

Смирение, терпение и непрестанная умная молитва — вот чем обладал о. Феодот. Это такая молитва, о которой мы и понятия не имеем. Заметьте, что все святые, которые удостоились видеть рай, изображали его как неописуемой и неизреченной красоты сад. Оказалось, что о. Феодот был гораздо выше о. Илиодора, хотя первый был послушник, а последний — архимандрит. Но не то важно, какое исполнять послушание, а то, как его исполнять: со смирением, терпением и молитвой».

Всего не упомню. Окончил о. Варсонофий тем, что вспомнил своего старца о. Анатолия¹⁵, которого можно было заслушаться, когда он говорил. Батюшка всегда с великим благоговением вспоминает своего Старца-наставника.

«Слабеть начал я, — сказал наконец Батюшка, — слабеть. Чувствую, что недолго мне осталось жить. Одного прошу у Бога, чтобы встали вы на ноги, окрепли. Ну, помолимся». Он стал молиться о нас обоих, мы тоже молились. Затем он благословил нас, и мы ушли. Великий святой Старец.

Придя в свою келлию, я помолился о том, чтобы Милосердный Господь продлил дни жизни Батюшки о. Варсонофия и нас его наставлениями поставил на ноги и укрепил, как об этом молился и сам Батюшка. Спаси его, Господи, и помилуй! Я первый раз вижу такого человека. Никогда я не слышал таких бесед, как у Батюшки. Помню, прошлый год мы беседовали с Батюшкой, — с каким вниманием и сладостью слушал я тогда Батюшку. В тот день я понял не умом, а сердцем значение и высоту монашества. Я, пожалуй, и не ответил бы на вопрос о том, что же Батюшка сказал о монашестве? Теперь я почти совсем ничего не помню из того, --">