Дмитрий Алексеев - Античное христианство и гностицизм

Дмитрий Алексеев Античное христианство и гностицизм

Сразу оговорим, что в кратких заметках невозможно последовательно и подробно рассмотреть весь комплекс связанных с так называемым «гностицизмом» проблем, и здесь нам хотелось всего лишь привлечь внимание читателей к некоторым теоретическим положениям, обосновывающим значимость гностических писаний для истории раннего христианства^[1].

Христианская протолитература. Традиционное представление, будто ортодоксальные вероучение, таинства и иерархия были унаследованы Церковью непосредственно от апостолов, а ереси возникали как тупиковые ответвления от магистрального течения, является анахроничным и прямо ложным. Напротив, христианство I–III столетий было полицентричным и многообразным, а то течение, которое впоследствии объявило себя «вселенской апостольской церковью», предлагало всего лишь одну из версий христианского учения, начиная с середины II века получившую значительное распространение в Риме и в ряде общин, так или иначе связанных с римской. Одержать убедительную победу над своими оппонентами этому течению удалось значительно позже и только с помощью властей Римской империи, практически без перехода переключившихся с гонений на всех христиан без исключения на преследования «еретиков», то есть тех христиан, чья вера не совпадала с ортодоксальной, провозглашенной официальной религией империи. Уже в 385 году по доносу кафолических епископов были подвергнуты пыткам и казнены «еретик» Присциллиан и шестеро его учеников. 22 ноября 407 года законом Аркадия, Гонория и Феодосия Младшего «ересь» была приравнена к государственной измене. Разумеется, союз с языческой империей не мог обойтись для ортодоксальной общины без моральных потерь. В обмен на далеко не «все царства вселенной» ей пришлось поклониться «святому равноапостольному» языческому императору, всемилостивейше согласившемуся принять на себя нелегкую обязанность председательствовать на церковных соборах и принимать решение, какие именно доктрины и епископы являются ортодоксальными, а какие нет.

Если говорить об отражении этих процессов в литературе, то следует прежде всего отметить, что тексты, вошедшие в авторитетный канонический корпус Нового Завета, долгое время существовали параллельно с множеством других писаний. Бедность источников, находившихся в руках отца церковной истории Евсевия Кесарийского, была вызвана не бедностью раннехристианской литературы, а отказом от использования ряда древнейших текстов по идеологическим, в первую очередь догматическим, соображениям^[2]. В условиях отсутствия книгопечатания это неизбежно влекло за собой утрату текстов за время жизни одного-двух поколений, даже если рукописи не изымались и не истреблялись как «еретические». Неудивительно, что в этих суровых условиях от всего богатства христианской протолитературы до нас дошли, помимо текстов новозаветного канона, жалкие крупицы. Напомним, что гностические писания были обнаружены не в библиотеках, а при случайных раскопках в Верхнем Египте, где зарытые в землю рукописи могут сохраняться достаточно долго. Кроме того, в отличие от тысяч (относительно поздних) рукописей канонических книг Нового Завета, апокрифы, даже такие ортодоксальные как Дидахе и Пастырь Ермы, сохранились в единичных экземплярах.

Как указывает со ссылкой на немецкого ученого XIX века Франца Овербека российский исследователь-библеист С. В. Лёзов, патристика использует формы профанной литературы своего времени, в то время как христианская «протолитература» изолирована — не имеет ни образцов в прошлом, ни продолжения в последующую эпоху, что, по мнению Овербека, указывает на разрыв между верой первоначального христианства и верой кафолической церкви^[3]. Сам Овербек считал, что для протолитературы характерно восторженное ожидание скорого пришествия Господа во славе, тогда как апологеты свидетельствуют о церкви, приспосабливающейся к окружающему миру и принявшей факт, что до второго пришествия могут пройти столетия. Конечно, на том литературном материале, с которым ученый вынужден был работать, трудно прийти к другому заключению. Разрыв, безусловно, имел место, но открытые и опубликованные уже в ХХ столетии христианские писания позволяют усомниться в правильности выбранного Овербеком критерия. Мы должны принять во внимание, что, --">