Олия Рухиэадэган - О Моне Махмуднижад – из книги “Истории Олии”

О Моне Махмуднижад – из книги “Истории Олии” (Олия Рухиэадэган)

Ядулла Махмуднижад, отец Моны, был воспитан в исламской среде, а впоследствии, изучив Веру Бахаи, без чьего-либо влияния стал ее приверженцем. У него было замечательное чувство юмора и невероятная скромность, особенно когда речь шла о его работе на благо Веры.

Когда я впервые побывала у них в гостях, Моне было всего 11 лет. Я уже не помню, почему именно мы отправились в комнату Моны. Это была очень простая и опрятная комната, а на стене висел плакат, украшенный символом Бахаи, который Мона сделала сама. Она любила поделки и, бывало, мастерила цветы из бумаги или глины. Еще ей нравилось рисовать и шить. В тот день мы больше всего говорили о талантах Моны, о ее зрелости и глубокой вере, несмотря на столь юный возраст. Поджоги и ограбления домов бахаи в Ширазе и его пригородах и разрушение Дома Баба очень сильно на нее повлияли. Преследования, которые она наблюдала и ответное мужество бахаи значительно укрепили ее веру.

В день когда Дом Баба был окончательно разрушен, Мона совершила паломничество к его развалинам. Когда она вернулась домой, она спросила у матери: «Мама, можно я сегодня не буду разуваться? Эти туфли ходили по руинам Дома Баба». Потом она села за свой письменный стол и написала статью о святом доме.

Мона была очень смышленой и добросовестно изучала Веру Бахаи. Когда ей исполнилось 15 лет, ее отец начал преподавать класс продвинутого уровня по изучению Писаний Бахаи. Несмотря на то, что этот класс был предназначен для зрелых бахаи, обладающих глубокими знаниями о Вере, она доказала свою пригодность к нему в большей степени, чем кто-либо из нас. Мона моментально выучила все выдержки из писаний, которые преподавал нам ее отец, и умоляла его и всех нас разрешить ей заниматься с нами каждую неделю. Вскоре она сама начала вести детские классы.

Когда бы и где бы я ни увидела Мону, я всегда находила в ней скромность и достоинство зрелого бахаи в сочетании с невинностью и чистотой милого ребенка. Она была очень хорошенькой и грациозной, с длинными темными волосами и красивыми зелеными глазами, стройной, высокой, с очень мягким голосом. И всегда с очаровательной улыбкой на лице.

Два дня после того, как я была в последний раз у семьи Махмуднижад в гостях, охранники напали на их дом и арестовали Ядуллу и семнадцатилетнюю Мону. Господина Мамуднижада держали в одиночной камере и очень сильно пытали. Позже я сама находилась с Моной в тюрьме Аделабад. Однажды я сказала ей:

«Мона, я слышала от твоей мамы как тебя и твоего отца арестовали, но я хотела бы услышать это от тебя.» Она радостно села и рассказала свою историю:

Это было в субботу, 23 октября 1982 года, примерно в 7:30 вечера, я готовилась к контрольной работе по английскому языку, когда в дверь позвонили. Отец открыл дверь. Четверо вооруженных солдат ворвались в дом. Отец попросил их представиться. Они ответили: «Мы охранники Революционного Суда Шираза. У нас есть разрешение от Гражданского Прокурора Шираза.»

Отец спокойно попросил их показать разрешение и один из охранников дал ему бумагу. Отец взглянул на нее и сказал: «Пожалуйста, заходите. Можете начинать обыск.» Три часа они обыскивали, открывали каждый выдвижной ящик и стенной шкаф. Они взяли наш семейный альбом и нашли несколько фотографий с бахаи, которых уже казнили, там был и господин Бахтавар. Они спросили отца, кто это и он ответил правдиво.

Затем охранники спросили меня: «Какая у тебя религия?»

Я ответила: «Вера Бахаи.»

Охранники собрали некоторые документы отца по делам бахаи, книги и фотографии, и сказали ему, что он и я должны пойти вместе с ними в Революционный Суд. Мама запротестовала: «Если вы хотите забрать моего мужа, хорошо, но куда вы берете эту юную семнадцатилетнюю девушку в такой поздний час?»

Я попрощалась с мамой и ушла с отцом и охранниками в тюрьму Сепах. Во дворе тюрьмы они завязали нам глаза. Меня привели в комнату, где они оскорбляли меня, принижали мои верования и кричали. Нас с отцом разделили и меня в другой комнате обыскала женщина-охранник.

Затем мне снова завязали глаза и повели в общую камеру, где сняли повязку с глаз и ушли.

Я стояла в большой, темной комнате и некоторое время ничего не видела. Глаза еще не привыкли к темноте камеры. Одна из заключенных подошла ко мне и указала на место на полу в углу, где я очевидно должна была спать. Она спросила, почему меня арестовали. Я