Роман Воронов - Океан

только это.

Я попытался скинуть змея, но тот ещё крепче сжал кольца.

– Будешь пробовать? Так ведь это самоубийство.

«Учитель, – думал я, стараясь не слушать надоедливое шипение, – что же ты имел в виду?»

И тут я решился.

– Мне так не хватает товарища. Хочешь пойти со мной? – крикнул я аспиду и, пока он не ослабил хватку, шагнул в пропасть навстречу туману…

Я стоял на ногах, целый и невредимый. После свиста в ушах и странного зависания во влажном облаке наступила тишина. Ни страшного удара о землю, разрывающего плоть и ломающего кости, ни предсмертного крика ужаса… Ничего, только я, стоящий на ногах, и туман, окутывающий всё вокруг.

Мой первый, осторожный шаг как будто шевельнул серое марево перед глазами, и я, осмелев, шагнул ещё и ещё – туман начал рассеиваться. Движения давались легко, я вспомнил хождение над пропастью и подумал, а не иду ли я по туману. Ступни мои совершенно не чувствовали земли, перемещение в пространстве было плавным и походило на сплав по неспешной реке на плоту. Ощущение удивительной лёгкости внутри и полного единения с тем, что было снаружи. Молочная пелена всё больше уступала место лучам света, и я уже мог разглядеть место, где оказался.

Оно было знакомо мне. Широкая поляна, с трёх сторон обрамлённая кустарником, примыкала к лесу четвертой стороной. В центре поляны строгим квадратом высились походные шатры, в южной части были устроены правильной формы конюшни. Но порядок линий нарушался хаотичным расположением тел людей и животных по всей территории лагеря.

Сначала мне показалось, что они просто улеглись спать где попало, но, ступив на поляну, я услышал хруст под ногами – стрелы, торчащие повсюду. Стало ясно – все здесь мертвы. Стрел было так много, что лагерь походил на болото, густо поросшее камышом. Над этим местом висело чёрное облако миазмов, источаемых пролитой кровью, а в облаке плавали присосавшиеся к нему серые пиявки. Они издавали низкие, вибрирующие звуки, от которых в груди спирало дыхание. Хотелось поскорее покинуть поляну, но меня неодолимо влекла палатка в северной части лагеря, и, превозмогая чувство отвращения, я двинулся к ней.

Шатёр оказался сломан упавшим на него грузным человеком, под которым находилось тело. Это был молодой человек с очень знакомым мне лицом. Верзила, падая, свернул ему шею, но закрыл от разящих стрел. Юноша оказался единственным, принявшим смерть без потери крови, и поэтому над ним не висела пиявка. Отчего я читал молитву подле него, отчего Путь привёл меня сюда? «Таков План», – ответил бы Учитель. Камушек-звезда обжёг ладонь. Может, это и есть место за Грядой, где должна засиять новая звезда? Я разжал ладонь и посмотрел на камень – обычный кусок скалы. Учитель называл его Символом и ради него совершил свой Переход.

– Что же делать с тобой? – обратился я к камню. Тот безмолвствовал, предоставив мне возможность самому сделать выбор.

«На сердце камень не держи,

Иначе сердце камнем станет.

Звезду на сердце положи,

И страх из сердца в бездну канет», – проступило в моей голове, и я улыбнулся, вспомнив любовь Учителя к сочинительству.

«Что ж, попробую, – решил я и, подняв над головой руку с камнем, произнёс: – Кхуф!» Ничего не произошло. Я расхохотался. Звезды зажигает Бог, я же только частица Его. Но, чувствуя продолжающийся душевный порыв, всё-таки опустил камешек на грудь юноши. Камень ожил. Серая масса заполнилась изнутри беловатым дымом, который становился ярче и ярче и, наконец, вспыхнул светлячком на одежде улана. Сердце у меня встало, как встаёт караульный, приставив каблук к каблуку, подвластный ритму барабана. Тут же лицо юноши начало удаляться от меня, но он не проваливался – я поднимался над поляной, над горной грядой, над облаками, над землёй, приобретающей сферическую форму. Свет от звезды на груди улана серебряной нитью тянулся к моему сердцу, удерживая меня в полёте. Я приближался к звёздам и говорил Учителю:

– Я хожу меж звёзд, мне не холодно и не одиноко.

--">