Кэтрин Мэнникс - Как мы умираем

слезы. Иногда я была единственным дежурным врачом, заваривала «чай с сочувствием», находя утешение в

знакомом ритуале и замечая тончайшие цветочные узоры на

фарфоровых чашках и блюдцах (которые сестра разрешала

брать для особых случаев), глубоко вдыхала и заходила в палату, чтобы сообщить самые плохие новости на свете.

К удивлению, эти разговоры воодушевляли.

Редко случалось, что члены семьи только что умершего

пациента были к этому совершенно не готовы: это было отделение для тяжелобольных. Разговаривая с ними, я узнава-ла многое, что хотелось бы знать об ушедшем при его жизни. Близкие рассказывали о его умениях и талантах, характере и увлечениях, причудах и особенностях. Они всегда говорили в настоящем времени, будто он до сих пор был рядом. Потом они вдруг понимали это, исправлялись и начинали привыкать к огромной утрате, постепенно, неотврати-мо напоминавшей о себе.

Когда я работала в больнице первые полгода, мне пришлось сообщить пожилому мужчине о смерти именно его

жены. Ее сердце внезапно остановилось, врачи попытались

реанимировать. Затем, как обычно бывает, позвонили ее му-жу и попросили как можно скорее приехать, не сообщая де-талей. Я увидела его в комнате ожидания возле ее палаты, он рассматривал закрытое занавеской окно и надпись «Не

входить, обращаться к медсестре». Врачи ушли, медсестры

занялись обходом. Я спросила, могу ли помочь, и увидела

немой страх в его глазах.

– Вы муж Ирэн? – спросила я.

Он повернул голову, чтобы ответить «да», но не произнес

ни звука.

– Давайте отойдем, я все объясню, – сказала я, отводя его

в кабинет старшей сестры, чтобы произнести слова, меняю-щие жизни людей.

Я не помню всего разговора, лишь момент, когда внезапно поняла, что у него больше нет семьи. Он выглядел поте-рянным, и я решила, что сейчас ему нужна поддержка. Ес-ли бы я знала, какую замечательную помощь может оказать

врач общей практики и служба первичной медицинской помощи, сразу сообщила бы им о смерти его жены, но я была

неопытна и оказалась в незнакомой ситуации. Я не была готова к разговорам такого рода.

Я поняла, как много для близких умершего человека

значит разговор с врачом, когда мне позвонил муж

бывшей пациентки спустя время после нашего с ним

разговора. Он был благодарен.

Закончив, я заверила его, что буду рада помочь, если по-явятся вопросы. Несмотря на дежурность фразы, я действительно всегда была готова помочь, но никто из семей пациентов ко мне не обращался. Я поддалась импульсу – записала

на листе бумаги потерянному мужу Ирэн свои имя и номер

телефона, хотя прежде никогда этого не делала. Он с безраз-личием скомкал лист и положил в карман – свидетельство

того, что и в этот раз вопросов не будет.

Три месяца спустя я работала уже в другой больнице

младшим врачом при отделении хирургии. Неожиданно мне

позвонила медсестра, заведующая салфетками и фарфоро-выми чашками. Помню ли я пациентку Ирэн, спросила она.

Звонил ее муж, настаивал на разговоре со мной. Она передала мне его номер.

– О, спасибо, что перезвонили, доктор. Так приятно слышать ваш голос… – он остановился, и я ждала, размышляя, по какому вопросу он может звонить и смогу ли я на него

ответить.

– Дело в том, что… – он снова остановился. – Вы были

так добры, когда сказали, что я могу вам позвонить… И я не

знаю, кому еще мог бы это сказать… Но… Дело в том, что

вчера я наконец-то выбросил зубную щетку Ирэн. Сегодня я

зашел в ванную и вдруг понял, что она больше не вернется…

Я слышала, как дрожал его голос, вспомнила его лицо там, в комнате ожидания, в день, когда умерла его жена.

Этот звонок был большим уроком. Я начала понимать, что

тот самый разговор с врачом – это своего рода точка отсче-та для людей, вынужденных вступить в новую жизнь. Я за-думалась, сколько еще получила бы звонков, оставив записку со своим номером. Но больше всего меня волновало, какую поддержку могут получить эти люди, поэтому попросила разрешения связаться с его врачом общей практики.

--">