Беркем Аль Атоми - Другой Урал

Беркем аль АтомиДругой Урал

Прощание. 59-й километр

— Что ж ты, подруга, м-м… — так и не сматерился человек — …дней моих суровых? А? А ну как опоздаем, и что тогда? Прикажешь м… делать?

«Соната» не заводилась. Человек вылез из нее, и неуверенно направился к капоту.

Шарахнулся от удара горячего тугого ветра, поднятого обогнавшей фурой… Твою мать, опять назад не глянул… Открыл капот, вкусно дохнувший горячим двигателем — но человеку был чужд этот запах, машинные потроха, несмотря на солидный водительский стаж, оставались для него темным лесом. Что делать, он не знал — его «Сонату» обихаживали специально обученные люди на пафосной сервисной станции, где он не бывал дальше стерильного офиса с кожаной мебелью и мерзким кофе «Чибо».

По аналогии со своей специальностью он предполагал, что за умиротворяющим фасадом автомобильной больницы должна скрываться та же, что и у него, изнанка — стремительная, пахнущая смертью, кровью, лекарствами, надеждой и безнадежностью; с той лишь разницей, что вместо крови пахнет маслом.

— Ну, и, собственно говоря, что? — задумчиво процедил человек, потрогав грязноватые провода свечей, воздушный фильтр и покачав какую-то симпатичную трубочку, ненадолго выныривающую из сложной железной мешанины. Трубочка несильно обожгла его чувствительные пальцы… Я даже не знаю, правильно ли, что вот эта трубочка так горяча… Вспомнилась ординатура у Мерабашвили, когда вот такие беспомощные стояния перед развороченными полостями пациента были не вытесненными из памяти досадными эпизодами, а ежедневной сессией унижения — человек был изрядно самолюбив во студенчестве.

Дернулся было закрыть капот, но передумал: так хоть понятно, что я терплю бедствие, а если закрою — ну стоит у обочины кореец, может, так надо ему. Все и проедут. Что все и так проедут, он как-то чувствовал, но сам себе еще не признавался.

— Кому ты должен. Думай, кому благодарность не сделал? — мы с Яшчерэ пили чай, отгоняя банду жирных деревенских мух от протертой смородины.

— Есть такой, да. Знаешь, аби, как-то вот не складывается. Это, как ты говорила, потому что я злюсь на него?

— Нет. Этому ты на самом деле хочешь благодарность сделать, только не время было.

— А когда будет время?

— Сейчас.

— В смысле, «сейчас»? Прям сегодня, что ли?

— Нет, сейчас. Пойдем, здесь он.

— Как здесь?! Откуда ему здесь взяться? Он…

Яшчерэ никак не отреагировала на мое недоумение, складывая стопкой чайные косушки. Зная ее полковничий нрав, я заткнулся, вышел на крыльцо, обул кеды и залез в успевшую накалиться за утро машину. Кондыр^[1] дунул, обжигая ляжки студеным сквозняком, цепляясь за сантиметровые мурашки. …Блин, надо было поссать сходить. Опять чаю обдулся, как барабан… Пока Яшчерэ возилась в сенях, я успел поймать и выкинуть из салона с десяток здоровенных жестких слепней, бившихся по лобовухе.

— Вылазь.

— Че, аби, пешком пойдем? — задал я глупый вопрос, демонстративно проигнорированный строгой в этом отношении бабкой. Все никак не отучусь бакланить, когда не надо. Стыдно даже.

Бабка распахнула калитку, пропуская меня, прислонила к закрытой двери веточку и танкообразно двинулась влево по улице, в сторону трассы. Мне всегда нравилось, как ходит Яшчерэ — небольшая вроде бабка, а ощущение, как от пролетающего в двух шагах состава. Когда я даже не съел еще свою сороку,^[2] меня всегда удивляло, как эта старуха проходит к прилавку сельмага сквозь толпу бьющихся за редко привозимое пиво мужиков — они не то что на самом деле разлетались как кегли, но эффект был в чем-то сходным, перед ней словно катился чугунный клин весом в пару тонн. Вот и сейчас, топая остроносыми калошами по нежной деревенской пыли, она словно магнит, заставляла распрямляться мужичков, ковырявшихся в криво поставленном на дерюгу нивовском двигателе, подтягивала к окнам из прохладной глубины домов соседок — все приветствовали Яшчерэ, кто просто и радушно, кто поджав губы, но все — крайне, по их деревенским меркам (это я уже научился замечать), крайне вежливо. Со смазкой, так сказать. Она только кивала, не особо поворачиваясь к приветствовавшим.

Дома короткой улицы Матросова кончились, со скрытой за березовой рощицей трассы доносился ровный гул загруженной по самое нехочу трассы. Суббота, свердловчане потянулись отдыхать, эта ровная колонна «лексусов», «гетцев», «пассатов» и прочего железа поредеет только после --">