Роман Евгеньевич Суржиков - Тень Великого Древа

Тень Великого Древа

Стрела — 1

Июль 1775 г. от Сошествия

Рейс

— Проснись, — просит женщина.

Однако Эрвин не спит. Сквозь рваную, мучительную дремоту он слушает звуки Степи. Кричит ночная птица, что-то ползает в траве, кто-то мелкий роет землю, скребет коготками, пыхтит. Ветер волною проходит по стеблям, издавая тихий протяжный шорох. Кажется, Степь жива. У нее повадки ночного хищника. Она только и ждет, чтобы жертва уснула покрепче.

— Открой глаза. Поговори со мной.

Он поднимает веки. Видит мертвенно-белую, пугающе близкую Звезду. Видит темные фигуры часовых на вахте. Чувствует запах пыльного, грязного тела — своего собственного. Слышит стон. Стоны звучат регулярно, без них не проходит и пяти минут. Герцог ночует в безопасном центре лагеря, тут же и раненые, рукой подать.

— Уйди, — просит Эрвин. — Я попытаюсь уснуть, пока кто-то еще не застонал.

И он, и женщина знают тщетность попытки. Раненые — это иксы, лучшие из кайров. Они стараются терпеть молча. Эрвин слышит их стоны — тихие, сдавленные, процеженные сквозь зубы — и ощущает чужую боль, как свою. Кажется, это его тело покрыто ожогами от Перстов, это его ребра торчат из-под обугленной кожи…

Впрочем, стонами не обходится. Есть порог, за которым страдание пересиливает волю. Достигнув предела, раненый начинает орать и уже не может остановиться. Ордж и снадобья истрачены, да их и было-то — чуть. Нет средства унять боль. Несчастный мечется по земле и кричит, пока не рухнет в забытье. Эрвин умеет отличать крики тех, кто не дотянет до утра. Смерть приходит за добычей перед рассветом, будто на дежурство. Проснувшись, герцог слушает доклад о том, скольких она забрала.

— Уйди же!

Смерть, Степь, Тревога — пускай все уйдут. Эрвин хочет оказаться в глубоком подземелье, куда не доносятся звуки. Где никто не подойдет с докладом…

— Проснись и услышь, — приказывает женщина.

Он поднимает голову, чтобы увидеть ее. Он моргает и трет глаза. Это не альтесса Тревога!

— Я брежу, — говорит Эрвин.

Кажется, он не ранен и даже почти здоров, но в этом нельзя быть уверенным. Он так часто слышит стоны, видит изрубленных, сожженных, изломанных людей, что и сам себе кажется больным.

А вдобавок — жратва. Войско идет по Степи, питаясь подножной пищей: кореньями, травой и грызунами. Эрвину не удается переваривать эту дрянь. Его постоянно мутит, от истощенья голова идет кругом. Теперь добавился бред…

— Ты никогда не говорила со мной. Я только видел тебя, но не слышал. Значит, сейчас я схожу с ума.

— Я заговорила, чтобы разрушить иллюзии, — произносит Светлая Агата. — Молчание можно ошибочно принять за одобрение. Мне стыдно смотреть на тебя.

— Бред, — говорит Эрвин. — Как тебе может быть стыдно?! Я выиграл все битвы, кроме одной. Меня разбили Перстами, никто бы не справился на моем месте!

Агата отворачивается. Смотрит на лазарет… то есть, на ряды тел, разложенных по голой траве. Припасы и шатры остались в кораблях, снадобья — там же. Раненым — никакой надежды.

— Мог предугадать… — говорит Эрвин. — Но тьма, я же не всевидящий, в отличие от тебя! Я надеялся обогнать Пауля. Не мог знать, что он уже был в Рей-Рое!

Агата смотрит в лицо одному из калек. Ей известно, в какой день он испустит дух. Завтра, послезавтра…

— Мне стыдно, — произносит Праматерь.

— Я делаю, что могу! — Шипит сквозь зубы герцог. — У меня триста сорок человек, из которых семьдесят раненых. Мы — походный лазарет, а не войско. Я отступаю, чтобы спасти жизни!

Конечно, Агата сама знает все. Сокрушительный удар нанесла Эрвину одна сотня шаванов. Всего лишь одна сотня с двумя Предметами! Сейчас по следам северян скачут полтысячи всадников. У них опытный вождь и Персты Вильгельма, здоровые воины, сильные кони. Им в помощь — сама Степь. В ней нет спасения от Перстов!

Если ганта Ондей настигнет северян, он перебьет их с расстояния, укрывшись за спинами всадников. Атака безнадежна: у врага двойной перевес и Персты. Оборона безнадежна: местность ровна, как стол, нигде не спрячешься. Мертвых кайров Ондей бросит на съедение шакалам; живых протащит за конями, размазав по Степи. Из кожи проклятых волков сошьют шатры, из черепов изготовят чаши… Все, что может сделать герцог для своих людей, — отступать на Запад, вглубь Степи. Мучиться от горечи поражения, от неизвестности, от жутких ночных стонов. Считать трупы --">