Роберт Уралович Ибатуллин - За пригоршню оренов (СИ)

фотографировали телефонами, но как только я появился, внимание переключилось на меня. Не очень желательное для моей профессии внимание. Я пониже надвинул шляпу и стал отвязывать Тойоту.

  – Бывай, Махмутка. – Я счёл нужным всё-таки попрощаться с человеком, которого притащил на казнь. – Секир твоя башка, молись Аллаху.

  Махмутка ожил.

  – Ты, собака… – начал он, самозаводясь с каждой фразой. – Ты, свинья неверный… Я твой дом труба шатал, я твой мама за два орена в рот сувал! Я гражданин синий община Оренбург! – заорал он уже всей толпе. – Демократищеский община, английский право! Адвокат кирэк, пирисяжные кирэк, пиризумпсия невиновности хабеас корпус кирэк инде!

  Я не стал слушать, как он надрывается, а взял седло под мышку и повёл Тойоту в сторону кузницы.

  Этот дом был даже с некоторым вкусом раскрашен в голубые и синие тона и разрисован почему-то мотивами подводного мира в подражание крито-минойскому стилю. Южный скат крыши покрывали матово-чёрные пластины графеновой фотовольтаики. Над воротами чернела искусно выкованная узорчатая решётка с вплетённой надписью «Эсфирь Касымова. Ковка и сварка» – и вывеска, и демонстрация мастерства. Я толкнул ворота.

  Кузница располагалась прямо во дворе, под навесом. Всё было в удивительном порядке, обличающем женскую руку – например, брикеты сушёного биотоплива разложены по цвету упаковки. Никого. С верхнего этажа дома доносилась музыка. Что-то классическое. Кажется, Вивальди. Я дёрнул за шнур звонка.

  Скрипки замолкли. На ступенях наружной винтовой лестницы появилась пара стройных загорелых ног в шлёпанцах, а потом и хозяйка во весь рост, черноволосая девушка с полуазиатскими чертами лица, в шортах и майке с эмблемой биатлонной команды «Медсестёр битвы». Мускулатура рук была у неё внушительная. Я приподнял шляпу.

  – Добрый день, сестра. Ты тут местный кузнец?

  – Ага. А ты тот самый охотник за головами?

  Эсфирь Касымова мерила меня заинтересованным взглядом. Довольно распространённым женским взглядом на человека моей профессии.

  – Типа того.

  – Подковать? – Она не сразу перевела глаза на мою кобылу.

  – Да. – Я положил на землю седло. – Сколько?

  – Сотка. Но давай после схода. – Она кивнула в сторону площади, где уже замолк набат, и слышался гул толпы.

  – Это вроде как малый сход, для старшин. Или ты старшина?

  – Нет, слава Иисусу. Просто хочется поглазеть, как будут решать с этим уродом.

  Я хмыкнул.

  – Нравится смотреть, как убивают? – Во взгляде Касымовой появилась неприязнь, и я ушёл с темы: – Ладно, проехали. Мне надо побыстрее. Пропусти сход.

  – Тогда десятка за срочность. – Кузнечиха накинула фартук и быстрым движением затянула волосы в хвост. – Она у тебя смирная? – спросила, беря клещи и подставку для пясти.

  – Вроде не кусается.

  Эсфирь потрепала Тойоту по морде, та приветливо фыркнула. Девушка ещё раз бросила на меня заинтересованный взгляд и наклонилась уложить лошадиную ногу на подставку. Наклонилась так, что это граничило с нарушением запрета публичного обнажения, и она это знала.

  – Куда так торопишься? – спросила она, вытягивая клещами гвозди. – Не понравилось у нас в Юзбулаке?

  – Экспозиция краеведческого музея, – сказал я, – довольно скудная.

  Сказано было наугад, но кузнечиха не стала спорить.

  – Зато люди хорошие. – Она метко швырнула снятую подкову в ящик для лома, взяла нож для обрезки копыт и принялась за чистку. – Ещё не надумал где-нибудь осесть?

  – Меня устраивает моя работа.

  – Ты С-позитив, что ли?

  Обычно люди произносят это слово с отвращением, но её тон скорее поддразнивал: «Пытаешься изобразить из себя опасного парня?» Касымова флиртовала. Но я сам пока не

--">