Галина Соколова - Рагу из дуреп

Петербурхе на Невском три бомбы приготовили. Представляешь? В самом людном месте! Фи, никакого гуманизма – бомбы с отравленным стрихнином! А там ведь столько народу гуляет, больше, чем у нас на Венце!

Неточке и это было трудно представить. Разве может быть народу больше, чем на Венце?

– Мне Володя рассказал. Скоро, говорит, всюду заполыхает.

– Ужас…  Лучше бы уж пол сменили и успокоились. И что будет?

– Плохо будет, Аннета.

Она посерьёзнела и вытащила смятую бумажку. Касаясь тульями шляпок, барышни склонились над крупно выведенными буквами. В бумажке говорилось о равенстве, свободе и братстве всех народов.

– Это я с афишной тумбы содрала. Видишь, и до нас докатилось.

– Как это – все равны? Это значит – наш дворник будет гулять с нами по Венцу? – шёпотом рассмеялась Неточка, представив, как она идёт под кружевным зонтиком под руку с кривоногим патлатым Касьяном. – И замуж будем выходить за…

– За сынков кухарок, – подхватила смешливая Аля. – И за ямщиков! И ты на сцене их будешь развлекать. А они будут в зале семечками плеваться и сквернословить. Хочешь себе такую перспективочку?

Нет, Неточка не хотела. Она расстроилась так, что вместо пятёрки получила на экзамене четвёрку.

Вечером она вписала в свой дневник фразу, которая, может быть, понадобится когда-нибудь в её будущем романе: «Идеал всеобщего равенства – смерть. Вся вселенная стремится к неравновесному состоянию. И если сложная система начнёт распадаться, она распадётся вплоть до атомов. Природа, ведь, как известно, удачами не разбрасывается».

Она положила тетрадку в бюро и закрыла его на маленький золотой ключик, который носила за корсажем. В тетрадь никто не имел права заглянуть до  срока.

«Так что лови момент, Неточка…» – сказала она себе, потому что вспышка, похожая на внутреннее озарение, шепнула Неточке – детство кончилось. Ещё осталось чуточку времени, как раз, чтобы успеть сойти на ближайшей станции, дальше их литерный поезд помчится без остановок, и что будет впереди – покрыто мраком. Впереди только многоточия…

Но бушевал май. Пели ночами соловьи. И одуряюще пахло черёмухой. Однажды на бале Неточке представили кадета Домбровского. Он прелестно танцевал вальс-гавот и мазурку. И хоть и не вызвал в Неточке тех чувств, что были к студенту духовного училища, они тоже гуляли с ним по Венцу. И ещё по Троицкому переулку подле Кадетского корпуса, где кадет сказал ей:

– Я люблю вас, Неточка. И буду любить долго…

И вскоре она представила его папе, статскому советнику…

***

…Писательница по привычке поставила многоточие и задумалась. Нужно было придумать дальнейшее развитие сюжета, но почему-то дальше не шло. Что-то всё время стопорилось, нарушались какие-то логические и временные связки, образы живыми не получались. Чёткая лепка лица кадета Домбровского почему-то то и дело заслонялась оттопыренной губой Юрки Пархоменко, с которым писательница и в самом деле училась в школе. А золотое пенсне статского советника накладывалось на лица невнятного статуса из обыденной сегодняшней жизни. Ведь события из своей жизни Анна Николаевна перенесла на более чем век назад и теперь путалась в этих двух прошедших временах, из которого рождался и никак не мог родиться её роман. В голове раскручивался волчок, и все события вертелись, повторяясь в своём верчении, будто узоры в калейдоскопе. Но смысла в этом повторении она никак не могла уловить. Получалось: запряг не так и  поехал не так, заехал в овраг и не выедет никак…

Да ещё и по телевизору что-то долдонили, как всегда, про политику, про козни оппозиции, про события на Болотной. «Аллен Даллес, – говорил диктор, – ещё в начале пятидесятых предупреждал, что победить военное поколение советских людей невозможно, придётся уповать только на послевоенное…»

Реминисценции, аллюзии, ретроспекции, думала она в досаде, перебирая в голове события своей жизни, которые, как под копирку, ложились на события из жизней её матери и

--">