Галина Соколова - Рагу из дуреп

самом видном углу своего нового дома. Первое, что сделал он: составил брачный контракт, в котором указал, что его дом – это только его дом. Располагался дом в тихом районе, возле парка и озера. Не очень большой, по здешним меркам, но и не маленький, потому что кроме первого этажа, из которого, впрочем, дом и состоял, был ещё так называемый цокольный, для хозяйственных, как я поняла, нужд. Там стояла стиральная машина с сушкой и белыми пластиковыми корзинами, куда мой хазбенд («муж» по-русски) каждый вечер сбрасывал свои футболки, сорочки и носки. Там же находилась вся бытовая химия и техника: коробка аэрозолей, два пылесоса, цветные тазы и вёдра, что-то похожее на швабры и другие, не сразу разгаданные мной приспособления для поддержания Чистоты.

Да, именно так: Чистота с большой буквы. Это понятие вместило в моей новой жизни так много, что в малый шрифт оно теперь просто не укладывалось. У себя на родине я привыкла: ополоснула лицо, провела пару раз зубной щёткой во рту, нос припудрила, губы мазнула – и готово. Что касается влажной уборки, она происходила так же, между делом, и не занимала в моей жизни большого места. Потому что куда больше времени уходило на работу, на чтение и учёбу, на девичники в студенческом общежитии и развлечения где-нибудь в «Палладиуме». Гигиена как таковая была понятием несущественным, или вернее, не настолько существенным, чтобы из-за неё у меня когда-либо возникали тёрки. Ну, разве кто из пацанов забрасывал пару своих носков с просьбой срочно постирать, а я торопилась на дискотеку.

– Такое возможно только в дикарской стране, – свысока заметил Джим, прикидывая, долго ли ещё ему придётся меня слушать. Я как раз готовила ко сну постель: натягивала на углы пухлого матраца невесомо-тонкую шёлковую простыню, то и дело норовящую спорхнуть к моим ногам. Потому – очередной вопрос хазбенда «как это: забросить грязные носки в комнату девушек?» – показался мне несущественным. Я промолчала и, пощёлкав выключателями, нырнула под кисейный балдахин. Великолепная кровать в восточном стиле манила призывом. Эту шикарную вещь посоветовала взять моя лучшая (и единственная) подруга Власта. И не просто посоветовала, а сама и взяла: кровать стала её свадебным подарком.

– Человек проводит в кровати большую часть жизни, – убеждала она, с восторгом поглядывая на образец, выставленный в торговом зале. – А женщине такая кровать просто необходима. Она в ней будет чувствовать себя сказочной пери.

– Пери, – обратился ко мне Джим, игнорируя моё настоящее имя Параскева: я как-то упомянула, что означает оно «пятница», после чего имя это тут же стало для него… исламским – то есть, неблагозвучным. К тому же, в середине мерещилось ему слово rascal – «плутишка». И Джим наотрез отказался именовать меня Параскевой. Родители же выбрали мне имя с надеждой заложить в мою судьбу важную программу: Святая Параскева считалась покровительницей путешественников, а родители всю жизнь мечтали поехать вокруг света. Правда, при Советах такое было почти невозможно по причинам политическим, а после стало недосягаемым в силу материальных.

– Пери, почему от тебя пахнет женщиной? – не успев забраться в постель, поинтересовался супруг и, к моему изумлению, откатился на другой край необъятного ложа. – Я не усну!

Я замерла. Через минуту тягостного молчания он рывком сел на противоположном краю, раздражённо стянул на себя простыню и занавесил ею нос.

– Это невозможно!

Я ощутила неловкость. В розоватом свете ночника искажённая тень Джима нависла  надо мной как угрожающий оборваться  карниз.

– Это… – Джим не нашёл подходящего сравнения  и грозно взглянул на меня,  как бы давая понять: здесь, в фантастически-высокой цивилизации, которая держит в пальцах нити от судеб мира, такое несерьёзное отношение к гигиене абсолютно вне закона. Он снова потянул воздух и брезгливо скривился.

– Ты не должна пахнуть ничем. Ничем, – повторил он назидательно. – Тем более женщиной.

И прорубив ладонью между нами границу, презрительно отчеканил:

– Я не хочу, чтобы надо мной смеялись из-за твоих варварских повадок!

Ну вот,

--">