Сергей Николаевич Фокин - Мегапупсель

Мальчик на секунду задумался, потом поморщился:

– По голове я уже получал как-то раз, это было неприятно.

Его игра в слова меня позабавила, но, если в нее верить, пришлось бы поверить и в то, что рядом сидит мальчишка из межзвездных странствий…

– А ты можешь ходить по воде? – Мне вдруг пришла замечательная мысль. Надо когда-то выводить парня на чистую… гм…

– Я пробовал, но ботинки все равно промокают.

– Тогда иди на середину реки, а там перестать верить в себя… Помнишь апостолов?

– Интересно, – мальчик посмотрел на меня очень внимательно. – Еще никто в этом мире не говорил про апостолов. Мне подумалось, что они забыты.

Пришлось немного смутиться от заслуженной похвалы.

– Понимаешь, – пояснил я, как мог скромно, – когда все вокруг ломается – и мотор, и весло, и семья, и работа – хочется грязно выругаться и вспомнить черта. Но потом – когда все починится, сложится, склеится, и можно будет плыть дальше – тоже нужно кого-то благодарить.

– Дело не в черте, – улыбнулся мальчик. – У тебя в карбюратор попала соринка из бензобака. Нужно только убрать ее.

Я скроил недоверчивую мину. Впрочем, к тому времени и сам начал догадываться, что искра есть, а дело в отсутствии топлива.

– Точно?

– И воздастся тебе по вере, – мальчик заулыбался еще шире.

– Ну, если так, карбюратор я быстро промою, и тебе не придется мочить ботинки.

Мальчик снова стал серьезным.

– Перед тем, как прийти сюда, я долго скучал, хотя это неправильное слово. Трудно сказать точнее… Когда ничего не происходит, ничего не ждешь и ни о чем не печалишься. Не на что смотреть, нечего слушать. Иногда хочется чем-то развлечься, и я пришел. Но твой мир очень шумный. Люди делают много дел, и каждый считает их самими главными и серьезными. Но они все одинаковые – и люди, и дела. Смешные. Если долго наблюдать, становится еще скучнее, чем было раньше. И грустно.

Некоторое время я переваривал то, что сказал мальчик, потом спросил:

– Поэтому ты решил вернуться к Розе?

– Да.

– Она же капризная! И сама не знает, чего хочет. Как все женщины.

– Мы в ответе… – начал было мальчик, но я отмахнулся:

– Знаю, знаю… за тех, кого приручили. Но это же слабость! Ты подкаблучник, что ли?

После небольшой паузы он кивнул:

– Наверно. Ради этой слабости можно взойти на крест. И такое уже случалось.

Я опешил:

– Ты хочешь сказать, что Бог такой же подкаблучник, как все?

Мальчик вдруг широко улыбнулся и поднялся на ноги:

– Когда найдешь его, покажется, что ты знал его всегда. А ты найдешь. – И пошел по воде, поддевая и разбрызгивая волны ботинками, иногда наклоняясь и зачерпывая гребешки ладонями, а потом пропуская их сквозь пальцы… Вода не расступилась перед ним, она все так же гнала буруны к берегу, но послушно держала мальчика и даже как будто временами заигрывала с ним… Конечно, ведь ей тоже было скучно столетиями делать одно и то же дело и считать его самым важным.

Когда между нами уже было два десятка метров, он обернулся и помахал рукой:

– Извини, я не буду дожидаться, пока ты найдешь соринку. Иначе тебе придется всю жизнь мучиться вопросом, правильно ли ты поступал, что помог мне. А вот про веру… Если знаешь, кто ты, перестать верить в себя невозможно. Но я люблю трудные задачи…

И он пошел дальше.

Кажется, река ошибалась: самое важное, что она сделала за время своего существования, происходило сейчас.