Юрий Мори - Ньогль (СИ)

рядом. Он твёрдо знал, не стоит так нервничать, всё отражается на сердце. Да и бежать - лишнее, не в его годы.

  Дверь подъезда, ступеньки, площадка между двумя лифтами. Здесь можно остановиться, нажать кнопку и успокоиться. Мало ли какие психи по городу ходят! Он-то пока нормальный, слава... Ну, кому-нибудь слава. Богу, КПСС, Единой России или давно почившим маме с папой.

  Из пассажирского лифта вышла соседка Глафира, безобидная, но говорливая как Дудь. На руках она несла собачонку неизвестной науке породы, завёрнутую в одеяльце.

  - Ньогль, Василь Василич! - бодро сообщила старушка, опуская собачку на пол. Та отряхнулась и бодро тяфкнула. В этом привычном зверином "здравствуйте" Карандашов к своему ужасу услышал тот же самый мучительный "ньогль!". Ничего не отвечая, забился в кабину лифта и нервно ткнул кнопку, следя глазами за сходящимися створками дверей. Лишь бы не полезли за ним, а уж дома всё будет хорошо!

  Лифт тряхнуло, подсветка слегка потускнела и кабина остановилась где-то между этажами. Карандашов привалился к стенке, сопя и растирая рукой ноющую грудь. Вот ведь, а? Как оно невовремя всё.

  - Эй, запускайте уже! - нажав кнопку "вызов лифтёра", простонал писатель.

  В ответ что-то неразборчиво булькнули, но он мог поклясться, что и в этой короткой фразе прозвучал пресловутый "ньогль". Да что за напасть!

  - Я жаловаться буду! В союз писателей! - пискляво крикнул Карандашов. - И в мэрию, лично Бордюрову, он меня знает! Он мне медаль вручал! Недорого, кстати.

  Тишина была ему ответом. Напряжённая тишина, перемежаемая лишь тихим потрескиванием лампочек над головой.

  Плюнув на приличия, писатель сел на пол, вытянув ноющие ноги.

  - А может это всё - сюжет? - сказал он сам себе вслух. - Может, ноосфера мне подсовывает набросок гениальной книги, за которую я получу премию Дарвина, автомобиль "Лада Дубина" и путёвку в Геленджик, дворец посмотреть, а? Надо только с жанром разобраться. Лёгкий постап? Нет-нет... Никаких жертв и разрушений не было, метро ездит, на сталкеров ни девушки, ни уж тем более Глафира не тянут. Тогда попаданцы? Предположим, я очутился в параллельном мире, где всё - ньогль.

  От произнесённого вслух пакостного слова стало Карандашову легче. Он мог теперь плести из ничего сюжетные линии, представлять как наяву героев: главным будет мальчик со сковородкой, чем он хуже девочки с китайской зажигалкой?

  - Здесь, наверное, всё похоже, но отличается от нашего мира, - продолжал говорить с лифтом писатель. - Чуть-чуть сдвинуто по фазе, а так - нормально. Союз развалился в девяносто четвёртом, к тому времени Ельцин уже спился. Верховным властителем стал... А, чёрт, что меня опять в политику понесло?! О людях надо писать, о людях! Глафиру я сделаю колдуньей с говорящей собакой, трудового мигранта - хоббитом, всё равно похож, а девушек из метро - лесбиянками.

  От последней мысли Карандашов нервно хохотнул и откинулся на стенку кабины, больно ударившись затылком. Потёр шишку, нащупав её на лысине, пригладил бороду. Была, конечно,борода, а как же! Какой писатель в России без бороды: ни заметности, ни умного выражения лица без неё. Да и приятно старит, намекая на мудрость и познания в тайнах вселенной.

  - Да-да, лесбиянками! Это будет первый в стране ЛГБТ-роман о попаданцах, я его в серию "Наши вон там" тисну, к Отцу. Надо только записать где-нибудь...

  Карандашов засуетился, нервно набирая пальцем наброски в телефоне, но потом как-то обмяк - возможно, от нехватки воздуха в лифте, сперва уронил телефон, а потом и сам сполз набок.

  Спасатели достали его через час, немедля передав подъехавшей "скорой".

  - В бреду, - сообщил старший наряда МЧС врачам. - Лопочет про какой-то "ньогль", зрачки расширены, на свет не реагирует.

  - Сорок второй уже сегодня, - понуро сказал в ответ доктор. - Какая-то эпидемия, похоже, все одно и то же болтают. Ну ничего, отвезём в ковидятник, там как раз места есть. Психбольницы-то забиты.

  Карандашов неразборчиво

--">