Василий Сергеевич Панфилов - Дипломная работа

а иногда и десятки тысяч солдат одновременно, конных и пеших, совершали на поле сложные перестроения под неизменную музыку полковых оркестров. Порой полки сближались, и звуки полковых маршей, смешиваясь, давали ужасную какафонию, никого, впрочем, не смущающую.

Бесконечные марши, парады, вытягивающиеся в бесконечную нить шеренги войск, и геометрически правильные построения.

Движения, доведённые до полного автоматизма, с самыми пристальным и пристрастным вниманием к внешней стороне военного дела.

Десятилетиями отрабатываются одни и те же перестроения, эволюции и атаки. Считается, что это развивает у офицеров дисциплину, внимание и глазомер, а инициатива и самостоятельность должна проявляться только после соответствующего о том приказа.

Тренировки в стрельбе как из артиллерийских орудий, так и стрелкового оружия, проходят отдельно и столь же формально. Пехоты стреляет залпами, и более всего ценятся не меткие попадания, а единовременность. Конная артиллерия лихо выезжает на передний край, на виду у назначенного «неприятеля», становясь не просто на открытые позиции, но и на гребни пригорков.

В завершении военной учёбы провели большие корпусные маневры с участием всей гвардейской кавалерии. Покинув Красносельский лагерь с наивозможно бравым видом, гвардия, согласно легенде, отправилась отражать нападение гипотетического неприятеля со стороны Нарвы.

За корпусными маневрами последовал смотр, затем итоговый маневр на Военном поле, а после кавалерийские полки прошлись галопом по полю, преодолевая специально выстроенные препятствия.

Гвоздь парада – атака кавалерии. По приказу императора, конвойные трубачи сыграли сигнал «карьер», и вся бывшая на поле конница, возглавляемая Великим Князем Николаем Николаевичем, галопом понеслась на Николая Второго и Вильгельма. Картина жуткая и величественная…

Остановившись в нескольких шагах от императоров, Николай Николаевич скомандовал «Стой! Рав-няйсь!»

… и вся масса конницы остановилась в один миг.

… Николай Николаевич пил одну рюмку за другой, не пьянея и только темнея лицом да страшно скрежеща зубами.

Б-дзынь! Разлетелась рюмка хрустальной шрапнелью, а невозмутимый служитель офицерского собрания Преображенского полка и глазом не моргнул, новую на серебряном подносе протягивает. Запотевшую, налитую аккурат в плепорцию…

… и снова… Б-дзынь! И рука в кулак сжимается – добела, до хруста костей, будто смыкаясь на вражьем горле!

– Не хуже… – заходясь от ненависти, задохнулся словами Великий Князь, втянув воздух со всхлипом и невидящими глазами глядя в пустоту, – не хуже Первого Сарматского… только опыта не достаёт! Мы!

– Кай-зер… – прошипел он змеёй и рванул воротник, наливаясь кровью…

– … а ведь с этим надо что-то делать, господа, – мертвенным голосом сказал один из офицеров, – все эти мизерабли^[1], взлетевшие наверх посредством Нечистого, порочат саму…

Запнувшись, он потерял мысль, да так и не нашёл. Однако же в гвардии с того дня глухой ропот на всё это мужичьё сменился невнятной пока, но злой и жестокой решимостью. Потому что…

… ну в самом деле, господа! Невозможно терпеть!

Глава 1

Вынырнув, я ухватился левой рукой за просмоленный борт баркаса, проведя правой по волосам и лицу, стряхивая стекающую солёную влагу.

– Да погодь, – отмахиваюсь от Саньки с его непрошенным помоганием, – ишшо поныряю. Так тока… передых небольшой.

– Эк тебя разобрало, – хмыкнул брат, свешиваясь с развалистого низкого борта над морской зыбью и разглядывая ползающих по дну членистоногих тварей.

Не отвечая ему, потянулся всем телом, и не отцепляясь от борта, вытянулся стрункой на поверхности воды. В голове нет никаких мыслей, даже и самых ленивых. Только безмятежный покой, счастье и смутные образы чего-то --">