(Печальный Менестрель) - Пустой сверкающий доспех (СИ)

акцентом. Уилл старается подмечать все детали, чтобы закрыть глаза на снисходительность, сквозящей в каждом слове доктора Лектора. Ему нужна справка, что обеспечит относительное спокойствие и сохранит нервную систему. И если уж приходится выбирать между вечно недовольным Джеком и психиатром с почти просроченной лицензией, он охотно согласится на второе.

— Я убил человека, — нет, он совсем не хочет хвалиться подобным поступком или шокировать случайного знакомого, но получается именно так. Доктор Лектер криво улыбается — с кем не бывает, парень? — и складывает ладони домиком. Ему все еще не интересно, он все еще не хочет анализировать мистера Грэма, но вот он, сидит в старом скрипящем кресле и смотрит куда-то вниз, смотрит и ждет.

— В этом была необходимость?

— Да. Нет. Он… — Уилл от чего-то чувствует себя нашкодившим подростком, который делал глупости столько раз, что никто даже не утруждается его отчитывать. Он уже все рассказал Джеку. Он еще раз все рассказал Джеку. И он устал. — Хорошо, — говорит Уилл. — Давайте сыграем по вашим правилам, доктор Лектер. Вы задаете череду ненужных вопросов, я кое-как отвечаю, а затем вы отдаете мне заключение, и мы расходимся друзьями.

— Почему вы выбрали именно меня, Уилл?

Грэм пытается не рассмеяться. Вопрос из разряда нелепых, из уст этого несуразного человека — первый вопрос, на который Уиллу хочется ответить, при том ответить грубо, ошеломить или даже унизить. На мгновение он поражается своей жестокости.

— Потому что вы — худший вариант, доктор Лектер. Хотя когда-то были лучшим, — он выдерживает паузу, ненамеренно. — Потому что мне скучно.

Ганнибал обхватывает ладонью загривок и разминает шею. Его, кажется, совсем не удивляет подобный ответ, будто каждый пациент, что сидит в кресле напротив, тщетно пытаясь устроиться поудобнее, отвечает именно так, слово в слово. Его, кажется, совсем ничего не удивляет.

— Хорошо, — кивает Ганнибал. — Я напишу вам заключение. Приходите послезавтра, в шесть.

Уилл хочет закричать: «Что?» Уилл хочет схватить доктора за потасканную рубашку и вытрясти из него противный акцент, вместе со всеми тонкими улыбочками. Уилл говорит: «Хорошо» и желает Ганнибалу хорошего вечера.

***

У них с Аланой два года полного взаимопонимания и ровно столько же — скандалов на пустом месте. Скандалами Уилл называет вопросы, заданные спокойным, твердым голосом. Алана не спрашивает, где он был целый день, когда они договаривались устроить совместный ужин; она советует одеваться потеплее, ведь осень в Балтиморе — тот еще преступник. Алана не пытается узнать, что снится ее мужу, когда тот просыпается потным и разбитым: она рассказывает о дыхательных практиках, гипнозе и устраивается на ночь в соседней комнате. Поэтому, когда Уилл говорит: «Я был у психиатра», Алана поджимает губы и коротко кивает. Он мог с тем же успехом сказать: «Я хочу развестись» или «Я убиваю маленьких девочек по вторникам, ну, тех самых девочек, что не слушают маму и гуляют после десяти».

Уилл смотрит на нее, всегда собранную, красивую и понимает, что несчастен.

— Я же вижу, ты расстроен, — говорит Алана, когда он отказывается от ужина. Стол накрыт на двоих, посередине — ваза с белыми гортензиями, любимыми цветами Аланы. Уилл думает, где Алана достала цветы в сентябре. Зачем кому-то продавать гортензии в такую погоду?

Он чувствует легкую тошноту и желание рассказать о недавних неудачах.

— Ты знакома с Ганнибалом Лектором? — Уилл пытается придать голосу небрежность, ведь это вопрос — так, между прочим. Он садится за стол, но не прикасается к еде: все давно остыло.

— Нет, — отвечает Алана и замирает на несколько секунд, то ли пытаясь удержать зрительный контакт с Уиллом, то ли анализируя свой ответ. — Нет, — повторяет еще раз.

У нее на лице написано твердое «да». Она это знает и, к тому же, знает, что Уиллу это так же известно. Скорее всего, она затевает подобную игру из-за скуки, чем в попытке навредить, но Уилла передергивает.

— Я выгуляю собаку, — говорит он так спокойно, что верить в это — просто смешно. Вообще-то, Уилл никогда не называет своего любимого добермана «собакой», и не выгуливает его вечером, и не пытается сбежать от неловкого молчания.