(Мальвина_Л) - Stories of Marvel (СИ)

твердить мудреные фразы, вся суть которых сведется к тому, что Капитан Америка — легенда и герой всех мальчишек этого мира, не кто иной, как эгоист, что думает лишь о себе, а надо-то всего подождать пару лет или пару столетий, пока она отыщет решение и избавит мозг Баки от проклятого кода. Пустяк же вопрос.

Стив твердит про себя эти слова, и даже почти получилось поверить, и совесть грызет, вонзая ядовитые зубы в затылок, и он уже готов повернуть… вот только помещение гулко и пусто, и капсула, где Баки должен смотреть свои холодные сны — нараспашку.

И тут же ужас пронзает грудь, как копьем, что отравлено ядом. И страх впускает острые когти под кожу, сжимает сердце и легкие, держит. Не выдохнуть, ни вдохнуть, ничего.

Что́, если ГИДРА и здесь отыскала? ГИДРА, что хуже заразы, отрубишь голову, вырастут десять. Что́, если Баки прямо сейчас слушает тайный шифр, который опять сотрет его память и превратит в машину-убийцу?

— Стив? Это ты? Так и знал… — веселый, чуть хрипловатый голос. Треплет уже по плечу, и уже обнимает, хохочет, взахлеб твердит что-то про Шури, что наотрез отказалась его усыплять.

— … так и сказала — явится Стив, не пройдет и недели, и она, мол, не может так рисковать, потому что криосон — не какие-то шутки. Зачем-то пугала острым психозом. Представляешь, меня? Я хотел рассказать ей, что Зимний солдат… да не стал нагонять на девочку ужас. Меня тут знаешь, и без того сторонятся.

Он лохматый и немного помятый. Как будто с кровати вылез едва. У него от уголков глаз — морщинки, такие бывают, если все время щуриться на ярком солнце или много смеяться. У него вдруг меняется что-то во взгляде, и лицо застывает вдруг неподвижною маской…

— Стив? Случилось чего? Ты так побледнел.

И как рассказать, что все эти минуты, что он стоял здесь, как дурак или столб и пялился в пустое пространство, что вспомнил все-все-все, что уже было и почти поверил, что опять началось все с начала? Как ветер свистел в лицо в том ущелье, когда сержант Джеймс Бьюкенен Барнс на полном ходу сорвался с поезда вниз на глазах у лучшего друга, что решил тогда — умер, расшибся, потерян и уже не вернется. Поверил, чтобы позже, через семь десятков не-прожитых лет узнать его в бездушном убийце, том самом, чьи пальцы смертельной хваткой сомкнулись на шее, пока вокруг рушились стены, и он лишь шептал в пустое лицо: “Я не буду драться с тобой, потому что ты — мой лучший друг. Я не буду, потому что я с тобой до конца”.

Как рассказать, что столько раз умирал и опять возрождался, не смея надеяться даже, что однажды его Баки вернется к нему, что однажды он вспомнит.

— Я… я не знаю…

Потому что КАК тебе рассказать, то о чем вспоминать невозможно? Не нужно. Всю ту кровь, что не у тебя на руках. Весь тот липкий ужас, в который тебя погружали.

— Они тебе не сказали? Решили вот так подшутить? Идиоты…

Все сам понимает без слов. Три шага, и крепкие руки, одна из которых чуть жестче и тверже, обхватят за плечи. Обжигает выдохом щеку.

— Я здесь, все в порядке, не думай. Я здесь, Стив, слышишь? Все хорошо.

— Я… я подумал…

— Я понял. Слышишь? Я здесь. Я с т о б о й д о к о н ц а .

У него под ребрами все еще ноет, но Баки шепчет и шепчет. Баки прижимает ладони к лопаткам, ведет по спине, приподнимая край трикотажной футболки.

Сердце сбоит, как давно-давно, еще до войны после обычной пробежки по парку. Сердце сбоит, как каждый раз, когда Баки случайно или нарочно касался, прижимая пальцы к щеке. Сердце сбоит… оно сейчас просто к черту взорвется гранатой и закончит его мучения уже навсегда. Потому что Стив никогда не сможет, не скажет. Потому что он никогда не рискнет этой дружбой, что для него дороже целого мира и чести.

— Хватит бегать уже от меня. Семьдесят лет — это все-таки долго.

Баки пахнет мускусом и какой-то травой. Его сердце колотится очень громко, попадая Стиву прямо по ребрам.

Что́, если он неправильно понял? Что́, если Баки имел ввиду вовсе не?..

— А ты все тот же мелкий трусишка, даром, что шире в плечах стал и выше.

Его пальцы скользнут под резинку штанов — ледяные. Выдохнет шумно, опуская ресницы. Кажется, и его руки трясутся. Кажется, и он до безумия боится. Ведь здесь у двоих все это

--">