Василий Васильевич Варга - Правка (СИ)

   ВАСИЛИЙ ВАРГА.

   Солдат советской армии

  Восьмого июня, когда на улице было необыкновенно тепло, и роса блестела последними бусинками от восходящего ласкового солнца, я встал раньше обычного, так как этот день был для меня, как для жениха, который идет первый раз под венец, за которым сплошная лирика и сплошные перемены в жизни. Мать с отцом тоже уже были на ногах и лица у них были сосредоточены, а матушка часто доставала платок из карманчика передника и вытирала им глаза. Я сразу же убежал подальше от дома, чтобы скрыть свое радужное настроение, дабы родители не подумали, что сын, единственный сын, рвется из дому, как голодная коза на пастбище.

  Армия - это же здорово, я уже взрослый, даже жениться можно было перед армией, как некоторые мои сверстники поступают. А если будет скучно, если появятся трудности - выдержим. А на войне как было? руку отрывали, руку пришивали, и солдаты в бой возвращались. Эти мысли будоражили мой мозг и вместе с тем страшили, а что там впереди?

  Приняв озабоченный вид, я вернулся домой, еще раз проверил свой чемодан. Это был квадратный деревянный ящик, сработанный мастером столяром, очень удобный для дома, но совершенно непригодный в дорогу. Нести такую поклажу с железной ручкой на крышке было никак, на горбу тоже несладко.

  Обычно проводы в армию отмечались с музыкой, богато накрытым столом, соседями, друзьями и обязательно невестой, а мы этого не могли себе позволить. Советская власть ободрала отца так, что все это описывать - никаких сил, можно распустить нюни, стукнуть кулаком по столу и все равно...каюк и слезами горю не поможешь.

  - Хорошо, что есть отец и мать, что они живы, что будут ждать, - нет лучших провожатых отца и матери, - сказал я себе и больше не думал об армейской "свадьбе".

  - Ну, сынок, пиши нам, я спать не буду первое время, - сказала мать, заключая меня в объятия. - Начнут нас мучить эти злодеи, кто за нас может заступиться, окромя тебя, родненький?

  Отец часто чесал то затылок, то подбородок, ничего не говорил, поскольку и говорить-то было нечего, но по выражению его лица я видел, что он страдает, ведь у него, кроме того, что его ободрали как липку, еще и эта дикая, неизлечимая болезнь под названием туберкулез легких. И единственного сына советская власть забирает.

  - Ты, пап, не переживай, ну и что, что я единственный. Время пробежит быстро, и я вернусь домой, а там будем решать, как быть дальше. Я, правда, мечтаю...получить образование и жить не так, как мы тут живем.

  - Дай-то Бог, сынку, лишь бы тебе было хорошо. Я...как-нибудь. У меня жизнь коротка. Туберкулез легких...он не излечим. Такова моя судьба, а судьбу Бог дает человеку. Не забывай о нас, присылай весточку. Это будет твоя благодарность за то, что мы тебя родили, вырастили и воспитали хорошим человеком.

  Он повернулся, попробовал поднять чемодан, немного поморщился, но ничего не сказал.

  Мать приготовила скромный завтрак, и мы втроем сели к столу, перекрестились и взяли ложки в руки.

  Я оделся, как положено, раскулаченным беднякам и выглядел несколько смешно и главное не по сезону. У меня был шерстяной свитер, дырявый во многих местах, сработанный три года назад, широкополая шляпа, просверленная молью во многих местах, на ногах старые облезлые ботинки оба на левую сторону, уже оба просили каши и штанишки - на правой ноге оборванные по колено.

  Как у всякого амбициозного голяка, у меня еще был философский вид, он-то и мешал мне соглашаться с тем, что я одет как настоящий бомж. И голову я нес высоко. И в моей бедовой голове вели войну между собой Бальзак с Шекспиром, а Толстой с Диккенсом.

  Отец схватил чемодан за ручку, приподнял и сказал:

  - Придется нести на спине.

  - Так пятнадцать километров же, как, папа?

  - Не переживай, сынок, я привычен. Давай помолимся и присядем перед дорогой. Так делали мой дед, мой отец, моя бабушка.

  Мать бросилась мне на шею,

--">